Удивительное дело.. . Чему удивлялись герои книг ?

"(...) На закате того же дня кладовщик Гладышев вышел из дому, имея своей целью осмотр места недавнего сражения. И, проходя скошенным полем, за бугром, километрах в полутора от деревни, нашел онубитую шальной пулей лошадь. Гладышев сперва подумал, что это чужая лошадь, но, подойдя ближе, узнал Осоавиахима. Видимо, мерин был убит наповал -- возле уха чернела рваная рана, от которой к губам тянулась струйка застывшей крови. Стоя над мертвым мерином, Гладышев усмехнулся. Что греха таить, было такое - поверил он своему станному сну. Не то чтобы совсем, но в какой-то степени все же поверил. Уж так все совпало, что трудно было не пошатнуться в своих лишенных мистики убеждениях. Ведь это ж, кому рассказать, стыд и смех, стыд и. . .
Гладышев вдруг заметил, что на переднем копыте мерина нет подковы.
-- Этого еще не хватало, --пробормотал он и, наклонившись, сделал второе открытие. Под копытом, примятый к земле, лежал клочок бумаги.
Охваченный предчувствием необычайного, Гладышев схватил бумагу, приблизил к глазам и остолбенел.
Несмотря на густевшие сумерки и не очень-то острое зрение, селекционер-самородок разобрал написанное крупным неустановившимся почерком проступившие сквозь засохшие пятна грязи и крови слова: "Если погибну, прошу считать коммунистом".
-- Господи! --вскрикнул Гладышев и впервые за много лет перекрестился. " В. Войнович, "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина".

...Пушкин пишет так, что его каждая строчка — верх совершенства. Такому гениальному жильцу мы бы ещё осенью переложили печку. А что ему будем перекладывать, Цаплину, — это я прямо поражаюсь. Сто лет проходит, и стихи Пушкина вызывают удивление. А, я извиняюсь, что такое Цаплин через сто лет? Нахал какой!. . Или живи тот же Цаплин сто лет назад. Воображаю, что бы там с него было и в каком бы виде он до наших дней дошёл!...

ЭРИК-ЭММАНЮЭЛЬ ШМИТТ
ДВА ГОСПОДИНА ИЗ БРЮССЕЛЯ

"В тот день, когда человек лет тридцати в синем костюме позвонил в дверь и спросил, действительно ли она та самая Женевьева Гренье, которая обвенчалась с Эдуардом Гренье тринадцатого апреля пятьдесят пять лет назад в соборе Святой Гудулы [Речь идет о брюссельском соборе Святых Михаила и Гудулы. ] , ей следовало захлопнуть дверь, заявив, что она не принимает участия ни в каких телеиграх. Но, озабоченная тем, чтобы никого не обидеть, она по привычке отогнала пришедшие в голову мысли и тихо произнесла просто «да» . Удовлетворенный ответом синий костюм представился как мэтр Демельмейстер, нотариус, и сообщил, что она является единственной наследницей господина Жана Деменса. — Что? ! Глаза Женевьевы удивленно округлились. Нотариус испугался, что совершил бестактность: — Вы не знали, что он умер? Более того, она не знала, что он вообще существовал! Это имя не пробуждало в ней никаких воспоминаний… Жан Деменс? Неужто не только ноги отказывают? Она еще и на голову хромает? Жан Деменс? Жан Деменс… Смущенная, она чувствовала себя виноватой.... "

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро! Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском! Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо! Стрекот аэропланов! Беги автомобилей! Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров! Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили! Ананасы в шампанском - это пульс вечеров! В группе девушек нервных, в остром обществе дамскомЯ трагедию жизни претворю в грезофарс. . .Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!
© Игорь Северянин

Это было в провинции, в страшной глуши. Я имел для души Дантистку с телом белее известки и мела, А для тела - Модистку с удивительно нежной душой. Десять лет пролетело. Теперь я большой: Так мне горько и стыдно И жестоко обидно: Ах, зачем прозевал я в дантистке Прекрасное тело, А в модистке Удивительно нежную душу! Так всегда: Десять лет надо скучно прожить, Чтоб понять иногда, Что водой можно жажду свою утолить, А прекрасные розы - для носа. О, я продал бы книги свои и жилет (Весною они не нужны) И под свежим дыханьем весны Купил бы билет И поехал в провинцию, в страшную глушь: Но, увы! Ехидный рассудок уверенно каркает: Чушь! Не спеши -У дантистки твоей, У модистки твоей Нет ни тела уже, ни души.
© Саша Черный

Прошу прощения, но как же меня задолбали сломанные переносы Ответов (((

Хосе Аркадио Буэндиа был озадачен, но, зная, что дети ждут от него немедленного объяснения, он решился и пробормотал:
- Это самый большой в мире бриллиант.
- Нет, - поправил его великан. - Это лед.
Ничего не понявший Хосе Аркадио Буэндиа потянулся было к глыбе, однако великан отстранил его руку. "Еще пять реалов, и тогда трогайте", - сказал он. Хосе Аркадио Буэндиа заплатил пять реалов, положил ладонь на лед и держал ее так несколько минут; и сердце его, соприкоснувшееся с тайной, сжалось от страха и восторга. (...) Опьяненный очевидностью чуда, он забыл в ту минуту и о крушении своих бредовых затей, и о брошенном на съедение кальмарам трупе Мелькиадеса. Заплатив еще пять реалов, Хосе Аркадио Буэндиа торжественно возложил руку на глыбу, как свидетель, дающий показания в суде, кладет ее на Библию, и воскликнул:
- Это величайшее изобретение нашего времени.

"Ипполит Матвеевич опомнился.
- Хочется ведь скорее, - сказал он умоляюще.
- Скоро только кошки родятся, - наставительно заметил Остап. - Я женюсь на ней.
- На ком?
- На мадам Грицацуевой.
- Зачем же?
- Чтобы спокойно, без шума покопаться в стуле.
- Но ведь вы себя связываете на всю жизнь!
- Чего не сделаешь для блага концессии!
- На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич.
Ипполит Матвеевич в крайнем удивлении взмахнул руками. Пасторское бритое лицо его ощерилось, Показались не чищенные со
дня отъезда из города N голубые зубы.
- На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич. - Это большая жертва... "