Я счастлива… молчу… порхаю… таю… и только я об этом знаю!! Что в литературе о бабочках?

В. Набоков
Ночные бабочки.

Я помню вечера в начале листопада, ночную глубину тоскующего сада, где дуба одного листва еще густа, и млеет мглистая густая темнотапод ветками его, и нежные ночницыеще к нему летят в лиловый сонный час: трепещут в темноте незримые ресницы, порхают призраки пушистые. . .Для вас, ночные бабочки, приманку я готовлю: предчувствуя с утра удачливую ловлю, я пиво пьяное мешаю пополамс согретой патокой, потом прибавлю рому. И в сад я выхожу к туманам, чудесам, и липким золотом я мажу по сыромудубовому стволу, и с кисти каплет сок, по трещинам ползет, блестящий и пахучий. . .Шафранный шар луны всплывает из-за тучи, и дуб, сообщник мой, развесист и высок. Впитал он не одно земное сновиденье; я жду в лиловой мгле, и он со мною ждет. И вот, таинственно-внезапно, как паденьезвезды, задумчиво-беззвучно, как полетцветочного пушка, - одна, затем другаятень малая скользит, белеясь и мигая: рождаются во тьме седые мотыльки. На ствол я навожу круг лампочки карманнойи вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный, блаженно выпустив витые хоботкии крылья серые на розовой подкладкеподняв, оцепенев, - и вдруг, взмахнув крылом, скрываются во мрак - и вновь на запах сладкийслетаются легко. Стою перед стволом, внимательно слежу наряд их полуявный, окраску и узор, и, выбрав мотылька, над самою корой я всплескиваю плавнобелесой кисеей широкого сачка. Чудесные часы! Восторг воспоминанья! Волнуется душа. . Латинские названьякружатся в голове, а ночь тепла, мутна. . .Висит в набухшей мгле лимон луны огромный. Вдали, между ветвей, за клумбами, за темнойплощадкою, - горят в усадьбе три окна. Оттуда в должный час меня окликнуть можно, сказать, что спать пора, и, выглянув в окно, увидеть: черный сад, фонарик осторожный, мелькнувшего сачка белесое пятно. . .И возвращаюсь я с добычею воздушной: еще стучится жизнь о стенки коробка, на вату лью эфир, холодный, сладко-душный, под грудку я беру малютку мотылька, -слабеет, гаснет он, - крылатый человечек, и в пробковую щель меж липовых дощечекпоимки бережно я вкалываю в ряд. Усните, крылышки, глазастые головки, тончайшие сяжки! . .Вот пухлый шелкопряд, рябой, как палый лист, вот крылья черной совкис жемчужной ижицей на жилке узловой, вот веер крохотный с бахромкой световой, вот кроткий старичок, монашек в темной рясе, и вот царевна их, невеста ветерка: две ленты бархата на розовом атласе, фламинговый пушок на кончике брюшка. . .Спасибо, нежные! . Шли годы за годами, вы таяли с теплом и вспыхивали вновь. Неизъяснимую я чувствовал любовь, мечтательно склонясь над вашими рядамив стеклянных ящиках, душистых и сухих, как легкие листы больших поблекших библийс цветами блеклыми, заложенными в них. . .Не знаю, мотыльки, быть может, вы погибли; проникла плесень, моль, подъели червячки, сломались крылышки, и лапки, и сяжки, -иль руки грубые заветный шкал открылии хрустнуло стекло, - и вы превращеныв цветную горсточку благоуханной пыли. . .Не знаю, нежные, но из чужой страныгляжу я в глубину тоскующего сада; я помню вечера в начале листопада, и дуб мой на лугу, и запах медовой, и желтую луну над черными ветвями, -и плачу, и лечу, и в сумерки я с вамивитаю и дышу под ласковой листвой.

Антония Байетт "Морфо Евгения"