В нем достаточно света,
Но каждый закат сердце поет под стеклом.
Если бы я был плотником,
Я сделал бы корабль для тебя,
Чтобы уплыть с тобой к деревьям
И к золоту на голубом.
— Сегодня облака окрашены в чудные фиолетовые и голубые
тона, правда, мой друг? — заговорил он с отцом. — Особенно хорош
голубой, — это скорее тон цветов, чем воздуха, тон зольника, который мы не
привыкли видеть на небе. А вон у того розового облачка, — разве и у него
не окраска цветка: гвоздики или гортензии? Пожалуй, только на берегу Ла-Манша,
между Нормандией и Бретанью, я приобрел еще более богатый запас наблюдений над
растительным царством атмосферы. Недалеко от Бальбека, в еще совсем диких
местах есть очаровательно тихая бухточка, так вот там закат над Ожской долиной,
золотисто-багряный закат, — кстати, я не могу о нем сказать ничего
плохого, — лишен своеобразия, не производит впечатления; но зато в этом
влажном и мягком воздухе вечерами мгновенно распускаются небесные цветы,
голубые и розовые, — их ни с чем нельзя сравнить, и чаще всего увядают они
на протяжении нескольких часов. Другие опадают сейчас же, и тогда небо, все
покрытое осыпью бесчисленных лепестков, светло-желтых и розовых, еще
прекраснее.
М. Пруст «По направлению к Свану»
