Кони, кони, что об этом в литературе и искусстве ???

Эх вы, сани! А кони, кони!
Видно, черт их на землю принес.
В залихватском степном разгоне
Колокольчик хохочет до слез.

Ни луны, ни собачьего лая
В далеке, в стороне, в пустыре.
Поддержись, моя жизнь удалая,
Я еще не навек постарел.

Пой, ямщик, вперекор этой ночи, -
Хочешь, сам я тебе подпою
Про лукавые девичьи очи,
Про веселую юность мою.

Эх, бывало, заломишь шапку,
Да заложишь в оглобли коня,
Да приляжешь на сена охапку, -
Вспоминай лишь, как звали меня.

И откуда бралась осанка,
А в полуночную тишину
Разговорчивая тальянка
Уговаривала не одну.

Все прошло. Поредел мой волос.
Конь издох, опустел наш двор.
Потеряла тальянка голос,
Разучившись вести разговор.

Но и все же душа не остыла,
Так приятны мне снег и мороз,
Потому что над всем, что было,
Колокольчик хохочет до слез.

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,

чтобы мог я спускаться в глубины пещер

И увидел небес молодое лицо

Н. Гумилев

Цыган Калинина
фильм Коней на переправе не меняют

И. Сельвинский

Тамань

"Когда в кавказском кавполку я вижу казака
На белоногом скакуне гнедого косяка,
В черкеске с красною душой и в каске набекрень,
Который хату до сих пор еще зовет "курень", —
Меня не надо просвещать, его окликну я:
"Здорово, конный человек, таманская земля! "
От Крымской от станицы до Чушки до косы
Я обошел твои, Тамань, усатые овсы,
Я знаю плавней боевых кровавое гнильцо,
Я хату каждую твою могу узнать в лицо.... "

"Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.. .
Что-то воздуху мне мало - ветер пью, туман глотаю, -
Чую с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою, я куплет допою -
Хоть немного еще постою на краю.. .

Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром, -
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые -
И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою, я куплет допою -
Хоть немного еще постою на краю.. .

Мы успели - в гости к Богу не бывает опозданий, -
Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами? !
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани? !

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые.. .
Коль дожить не успел, так хотя бы - допеть!

Я коней напою, я куплет допою -
Хоть немного еще постою на краю.. . " В. Высоцкий.

Колыбельная
-------------------
Баю-баю, милый,
в песенке поется
и вода струится,
а коню не пьется.
Та вода ночная,
темень гробовая,
под мостом чернеет,
песню запевая.
Что она укрыла,
смыла по дороге,
замела подолом
у себя в чертоге?
Спи, дитя.
Коню не до питья.
Спи, родной.
Заплакал вороной.
Леденела грива,
кровь ручьем бежала,
в конском оке стыло
серебро кинжала.
Быстрину подковы
раскололи с ходу.
Но потоки крови
обгоняли воду.
Спи, сынок.
Вода коню не впрок.
Спи, родной.
Заплакал вороной.
Он к речной прохладе
жарких губ не тянет.
Все зовет кого-то,
лишь на горы глянет.
И тревожит горы
жалоба глухая,
мертвою рекою
в горле затихая.
Ах, коню не пьется
в луговом затоне!
О снега печалей,
зоревые кони!
Уходи! Задерни
переплет оконный
зеленью дремотной,
дремою зеленой.
Приутих мой милый.
Приумолк мой сонный.
Есть у нас подушка,
чтобы спали сладко.
Простыня льняная,
медная кроватка.
Баю-бай, сыночек.
А коню не пьется,
конь воды не хочет!
Возвращайся в горы,
где твой след пылится,
где в лощине серой
встретит кобылица!
Спит мой ненаглядный.
Сладко ему спится.
Баю-бай, сыночек!
А коню не пьется,
конь воды не хочет!
Возвращайся в горы,
не томись в загоне!
О, снега печалей,
зоревые кони!
Спи, дитя.
Коню не до питья.
Спи, родной.
Заплакал вороной.

.. Когда я шел в школу, я всякий раз выкраивал несколько минут, чтобы хоть немного поболтать с Калле-Щеголем. То был добрый старый конь, и я припасал для него кусочки сахара и корки хлеба. Бенка делал то же самое, ведь он не меньше меня любил Калле. Он говорил, что Калле – его конь, а я – что он мой; иногда мы даже ссорились из-за Калле. Но когда Бенка не слышал, я шептал на ухо Калле: «Ведь ты мой» . И Калле-Щеголь понимающе косился в мою сторону. Ну зачем Бенке еще лошадь, ведь у него были мама, папа и все, что душе угодно. А если честно, Калле-Щеголь принадлежал вовсе не нам, а пивоварне. Мы только воображали, будто он наш. Правда, временами я сам верил в это.

Иной раз, заболтавшись с Калле, я опаздывал в школу, а когда учительница спрашивала меня, почему я не пришел вовремя, я не знал, что ответить. Ведь не скажешь же учительнице, что просто-напросто заговорился со старым конем. Когда по утрам повозка с пивом слишком долго не появлялась, мне приходилось бежать в школу, так и не повидавшись с Калле-Щеголем. Я злился на кучера за то, что он такой нерасторопный. Сидя за партой, я крутил в кармане кусочки сахара и горбушку хлеба, я скучал по Калле и думал, что пройдет еще несколько дней, прежде чем я его увижу.

– Что ты, Буссе, сидишь и вздыхаешь? Что случилось?

Я молчал, да и что я мог ответить? Разве могла понять учительница, как я сильно любил Калле?

Сейчас Калле целиком достался Бенке. Ну и правильно! Пусть Калле-Щеголь утешает Бенку, раз меня нет.

А у меня есть Мирамис с золотой гривой. И досталась она мне нежданно-негаданно.

Однажды вечером, когда мы с отцом болтали и строили планеры – ну так же, как Бенка со своим отцом, – я рассказал отцу про Калле.

На другое утро, гуляя с отцом по саду, я увидел, как навстречу мне среди розовых кустов скачет белая лошадь. Никогда я не видел такого красивого галопа. Золотая грива развевалась по ветру, золотые копыта сверкали на солнце. Лошадь мчалась прямо на меня и весело ржала. Мне никогда еще не приходилось слышать такого буйного ржанья. Чуть-чуть струсив, я пугливо прижался к отцу. Но отец твердой рукой ухватил лошадь за золотую гриву, и она встала как вкопанная. Потом она ткнулась мягким носом в мой карман, надеясь найти там сахар. Точь-в-точь как это делал Калле-Щеголь. К счастью, у меня в кармане завалялся кусочек сахара. Видно, по старой привычке я сунул его в карман. Лошадь нашла его и, хрустя, съела.

– Мио, мой Мио! – сказал отец. – Это твоя лошадь, и зовут ее Мирамис.

О моя Мирамис! Я полюбил тебя с первого взгляда. Обойди хоть весь свет, прекраснее лошади не сыщешь. И она ни капельки не напоминала старого, измученного работягу Калле. По крайней мере, я не находил никакого сходства, пока Мирамис не подняла свою красивую голову и не посмотрела на меня. Тогда я видел, что у нее точно такие же глаза, как у Калле. Преданные-преданные глаза, как у всех лошадей.

Никогда в жизни мне не приходилось ездить верхом. А тут отец посадил меня на Мирамис.

– Не знаю, сумею ли я.

– Мио, мой Мио! – сказал отец. – Разве у тебя не мужественное сердце?

Едва я тронул поводья, как мы понеслись по саду под кронами тополей, и серебристые листья их застревали в моих волосах.

Я скакал все быстрее, быстрее и быстрее, Мирамис перемахивала через самые высокие кусты роз. Только раз она едва коснулась живой изгороди, и облако розовых лепестков взметнулось за нами.

Тут в саду появился Юм-Юм. Увидев меня верхом, он захлопала ладоши и закричал:

– Мио скачет на Мирамис! Мио скачет на Мирамис!

Я придержал лошадь и спросил Юм-Юма, не хочет ли он прокатиться. Еще бы не хотеть! Он тут же вскочил на лошадь и уселся позади. И. мы поскакали по зеленым лугам, которые раскинулись за садом роз. В жизни не испытывал я ничего подобного!..