Мелодия скрипки…. Что есть о скрипке в искусстве?

Шолом Алейхем "Стемпеню"
...
Ну и мастер же был Стемпеню! Бывало, только возьмет в руки скрипку, проведет по ней смычком, и скрипка заговорит. Да как заговорит! Живым, подлинно человеческим голосом. В этом голосе-мольба и упрек, душераздирающий стон, мучительный крик, идущий из самого сердца... Стемпеню склоняет голову набок. Длинные черные локоны в беспорядке падают на широкие плечи. Глаза, черные сверкающие глаза, глядят ввысь, а прекрасное светлое лицо смертельно бледнеет... Еще мгновение - и нет Стемпеню! Видишь только, как летает рука вверх и вниз, вверх и вниз, - и струятся звуки, и льются мелодии, самые разнообразные, но больше всего унылые, скорбные, болью отзывающиеся в сердце. Слушатели замирают, немеют от восторга. Сердца смягчаются, слезы выступают на глаза. Люди вздыхают, люди стонут, люди плачут... А Стемпеню? Где Стемпеню? Какой там Стемпеню? Спросите его, где он находится - он и сам не скажет. Знай свое - водит смычком вверх и вниз, вверх и вниз, и больше ни до чего ему дела нет... Кончив играть, Стемпеню бросает скрипку и хватается рукой за сердце. Глаза горят, как венчальные свечи. Прекрасное лицо все светится.
Гости словно очнулись от сна, печального, но сладостного сна. Вое хором выражают свой восторг: охают, вздыхают, восхищаются, расхваливают музыканта на все лады и нахвалиться не могут:
- Ну и Стемпеню! Ай да Стемпеню!
А женщины? Что тут говорить о женщинах? Вряд ли накануне Судного дня при поминании дорогих покойников они столь неистово плачут, как плачут в те минуты, когда Стемпеню заливается на своей скрипке. Плач о разрушении храма Соломонова ничто в сравнении с тем потоком слез, которые проливают женщины, слушая игру Стемпеню.
- Благословил бы меня господь, чтобы на свадьбу моей младшей дочери я была в состоянии пригласить Стемпеню, о боже праведный!
Такие и подобные им пожелания шепчут про себя женщины, вытирая заплаканные, распухшие от слез глаза и раскрасневшиеся носы. При этом они мечтательно вскидывают головы, выставляя напоказ ожерелье на шее; а золотые серьги, перстни, броши, цепочки и прочие украшения так и сверкают, так и переливаются всеми цветами радуги.
Что уж говорить о девушках! Они стоят неподвижно, как прикованные к месту, и широко раскрытыми глазами глядят на Стемпеню и его скрипку. Ни одна не шевельнется, бровью не поведет. А сердечко бьется под корсетом, и часто из глубины души вырывается затаенный вздох...

Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант.
Расправил нервною рукой на шее черный бант.
Подойди скорей поближе, чтобы лучше слышать.
Если ты еще не слишком пьян.

О несчастных и счастливых, о добре и зле
О лютой ненависти и святой любви.
Что творится, что творилось на твоей земле
Все в этой музыке, ты только улови.

Вокруг тебя шумят дела, бегут твои года
Зачем явился ты на свет, ты помнил не всегда
Звуки скрипки все живое, скрытое в тебе разбудят
Если ты еще не слишком пьян.

О несчастных и счастливых, о добре и зле
О лютой ненависти и святой любви.
Что творится, что творилось на твоей земле
Все в этой музыке, ты только улови.

Устала скрипка, хоть кого состарят боль и страх
Устал скрипач, хлебнул вина, лишь горечь на губах.
И ушел, не попрощавшись, позабыв немой футляр
Словно был старик сегодня пьян.

А мелодия осталась ветерком в листве
Среди людского шума еле уловима.
О несчастных и счастливых, о добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви.

Например, возьми инструмент, на котором играю я. Скрипку. Ты знаешь, из чего она состоит?

И он прочел мне целую лекцию.

— Прежде всего это дерево. Тело скрипки делается из ели, которую выдерживают гораздо дольше, чем живет тот, кто ее срубил. Дно и обод тела изготовлены из явора. Головку вырезают из мягкого и сладкого дерева вишни, а гриф из эбенового дерева прикрепляют к шейке скрипки. Внутри каждой скрипки находится «душка» — палочка-распорка, сделанная из еловой ветки и отделяющая верхнюю деку от нижней. От этой распорки зависит диапазон звука инструмента. Так что у скрипки душа женская. Смычок делают из прута розы, выросшей на ветру, а смазывают его смолой хвойных деревьев. <...>
Суть состоит в том, — закончил свой рассказ Манассия, — что человек всегда может на слух отличить, какое дерево шумит в ночи — ель или явор.

Инструмент, даже когда он звучит в твоих руках, никогда не утрачивает связи со своим происхождением, с материалом, из которого он сделан, с приемами, которые использовал мастер при его изготовлении, а сама музыка только благодаря всему этому получает свое оправдание.
(М. Павич "Внутренняя сторона ветра")

К. С. Петров-Водкин "Скрипка. 1918"

Грянул хор, и качнулся храм,
Смерть пришла за мной в пять часов утра.
Боль рванула грудь, сразу стал свободен я.
Лица шлюх из миланских лож,
Лица старых дев сводит злобы дрожь.
Им бы плоть мою растерзать средь бела дня,
Я был им как в горле кость,
Я видел их всех насквозь,
Я злостью платил за злость.
Эй! Я для них злодей,
Знающий секрет
Низменных страстей
Нищих и царей.
Я был скрипачом
Мой талант - мой грех.
Жизнью и смычком
Я играл с огнём.
Нет клейма на душе моей.
Кроме Господа, я не знал царей.
Но на скрипке мне выжег мастер тайный знак.
И змеёй пущен чёрный слух,
Что смычком моим правит адский дух.
А мой лучший друг - Гений Тьмы, сам Сатана.
Он был мне, как в горле кость,
Он в сердце будил лишь злость,
Он стоил кровавых слёз.
Эй! Я для них злодей,
Знающий секрет
Низменных страстей
Нищих и царей.
Я был скрипачом
Мой талант - мой грех.
Дьявол ни при чем,
Я играл с огнём.
С огнём!
Эй, скрипач,
Ты горяч.
Как всегда строптив
Ты не прав.
Ты, как раб,
Мой играл мотив.
Ты не хочешь знать, что гений - это я.
Ты же мой футляр, ты - платье для меня.
Скрипач,
Пой и плач,
И хвались игрой.
Всё равно
Мёртв ты давно.
Что нам род людской?
Им бы пить и жрать в три горла день и ночь,
Будь ты трижды гений, им нельзя помочь.
Но спустись на дно,
Пряча в струнах смех.
Сделай звук вином,
Сокруши мой трон.
/"Адским/" скрипачом
Станешь без помех.
Мы тебя поймём.
Там играй с огнём!
Играй с огнём!
Играй с огнём!
Там играй с огнём!
Играй с огнём!
Играй с огнём!
Там играй с огнём!
М. Пушкина

Николай Гумилёв. Волшебная скрипка (Валерию Брюсову)

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось всё, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
Есть у Н. Гумилёва и рассказ о чудо-скрипке: его герою - скрипачу или скрипичному мастеру, не помню - демон-искуситель даёт услышать идеальную "скрипку-праобраз",с которой не сравниться ни одной материальной скрипке.
Тема скрипки как символа высокой духовности отражена и в стихотворении Владимира Набокова
Ульдаборг (1930,перевод с зоорландского)

Смех и музыка изгнаны. Страшен
Ульдаборг, этот город немой.
Ни садов, ни базаров, ни башен,
и дворец обернулся тюрьмой:

математик там плачется кроткий,
там - великий бильярдный игрок...
Нет прикрас никаких у решетки.
О, хотя бы железный цветок,

хоть бы песнею кто-то прославил,
как на площади, пачкая снег,
королевских детей обезглавил
из Торвальта силач-дровосек.

Лишь какой-то назойливый нищий
в этом городе ранних смертей,
говорят, все танцмейстера ищет
для усопших своих дочерей.

Но последний давно удавился,
сжег последнюю скрипку палач,
и в Германию переселился
в опаленных лохмотьях скрипач.

Но, хоть праздники все под запретом
(на молу фейерверки весной
и балы перед ратушей летом),
будет праздник. И праздник большой.

Справа горы и Воцберг алмазный,
слева сизое море горит,
а на площади шепот бессвязный:
Ульдаборг обо мне говорит.

Озираются, жмутся тревожно.
Что за странные лица у всех!
Дико слушают звук невозможный:
я вернулся, и это мой смех -

над запретами голого цеха,
над законами глухонемых,
над пустым отрицанием смеха,
над испугом сограждан моих.

Погляжу на знакомые дюны,
на алмазную в небе гряду,
глубже руки в карманы засуну
и со смехом на плаху взойду.

В. Маяковский
СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО

Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо! "
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это? "
"Как это? "
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри! " -
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже! ",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею! "
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова! "
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А? "
1914
.
Е. Лисовская. Иллюстрация к Маяковскому

Музыкант играл на скрипке,
я в глаза ему глядел,
Я не то, чтоб любопытствовал,
я по небу летел,
Я не то, чтобы от скуки,
я надеялся понять,
Как умеют эти руки
эти звуки извлекать.

Из какой-то деревяшки,
из каких-то грубых жил,
Из какой-то там фантазии,
которой он служил.
Да еще ведь надо в душу
к нам проникнуть и поджечь.
А чего с ней церемониться,
чего ее беречь?

Счастлив дом, где пенье скрипки
наставляет нас на путь,
И вселяет в нас надежды,
остальное - как-нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый
к угловатому плечу,
По чьему благословению
я по небу лечу.

Счастлив тот, чей век недолог,
пальцы злы, смычок остер -
Музыкант, соорудивший
из души моей костер.
А душа, уж это точно,
ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее
и праведней она.
(Б. Окуджава)