Нужны литературные произведения в которых герой наслаждается звуками природы.

Героиня повести А. Грина "Алые паруса" Ассоль, и пионерка Даша из платоновского рассказа-сказки "Неизвестный цветок" по-особенному чувствовали, понимали и любили природу. В каждом деревце, цветке, травинке они видели живое существо, разговаривали с ними,
приободряли и помогали.
Ассоль, "засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, различала там почти человеческие намеки, говорила с теми, кого
понимала и видела".
Она ласково здоровалась с больным ирисом, которого подточил червяк, советовала колокольчику сбросить со стебля толстого жука,
а кусту посреди тропинки -- "посидеть дома". "
Ассоль здоровалась с деревьями, как с людьми.
"Братцы" величественно гладили ее чем могли — листьями —
и родственно скрипели в ответ".
Так же общалась с цветком, выросшим на пустыре, и Даша.
Найдя маленькое, но стойкое растеньице по необычному аромату,
девочка с состраданием выслушала его рассказ о трудной жизни,
полной лишений, и, чтобы приободрить необыкновенный цветок,
поцеловала его в светлый венчик.
А на следующий день Даша и её друзья привезли навоз с золой
и удобрили глинистую землю, благодаря чему пустырь превратился в благоухающий цветник.
Обе девушки, сами похожие на необыкновенные цветы, очень похожи:
они добры, великодушны и с любовью и состраданием относятся к тому,
что их окружает, будь-то человек или слабый маленький цветок.

В. Бианки:
НОЧЬЮ В ЛЕСУ

Один лескор пишет нам:
„Я ходил в лес ночью — послушать ночные в лесу голоса. Слышал разные звуки, а чьи они — не знаю. Как же мне писать про них в „Лесную газету"?"
Мы ответили ему: „Опиши, что слышал, а мы уж постараемся разобрать".
Вот он и прислал в редакцию такое письмо:
„Сказать по правде, чепуху какую-то я слышал ночью в лесу, а совсем не оркестр, как вы пишете.
Понемногу затихли все птичьи голоса, и, наконец, настала полная тишина. Была полночь.
И вот где-то в вышине началось: загудела низкая струна. Сперва тихо, потом громче, громче — толсто так, басовито — и опять тише, ещё тише — и смолкла совсем.
Я подумал: „Ну, для начала и это не плохо. Хоть на одной струне, да заиграли".
А из лесу вдруг:
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — да жутким таким голосом, — у меня мурашки по спине побежали.
„Вот,— думаю, — награда музыканту: хохочут над ним! "
И опять тишина. Долго. Я уж думал — больше ничего не будет.
Потом слышу, кто-то патефон заводит. Заводит, и заводит, и заводит — а музыки нет. „Испортился, что ли, у них патефон? " — думаю. Перестали. Тихо. Потом опять заводят: "Тырр-рырр-рырр-рырр!.. — без конца, надоело даже.
Завели, наконец. „Ну, — думаю, — теперь-то уж пластинку поставят, сейчас пустят".
Вдруг в ладоши захлопали. Звонко так. горячо.
„Как же это? — думаю. — Никто ничего не сыграл, а уже в ладоши хлопают? "
Вот и всё. Потом опять долго-долго заводили патефон, ничего не сыграли, а в ладоши хлопали. Я рассердился и ушёл домой".
Мы должны сказать, что сердиться нашему лескору не надо было.
Он слышал, как низкая струна гудела. Это какой-нибудь жук над ним пролетел, — наверно, майский.
Жутко хохотала большая сова неясыть. Такой у неё неприятный голос, ничего не поделаешь.
Патефон заводил — тырр-рырр-рырр-рырр!— козодой — тоже ночная птица, только не хищная. Никакого патефона у козодоя, конечно, нет: это он так горлом делает. И воображает, что поёт.
И в ладоши хлопал тоже он, козодой. Не в ладоши, конечно, а крыльями по воздуху хлоп-хлоп-хлоп! Очень похоже на аплодисменты.
А зачем он это делает, этого редакция объяснить не может: сама не знает.
Наверно, просто так, с радости.

ГОЛОСА В ПОЛЕ*

Пошли мы с товарищем полоть в поле. Идём себе потихоньку и слышим — перепел нам из травы: „Подь полоть! Подь полоть! Подь полоть! "
Я ему говорю: „Мы и так идём полоть". А он всё своё: „Подь полоть! Подь полоть! "
Идём мимо лужи; там лягушки из воды носы выставили, пузыри за ушами надувают, кричат. Одна кричит: „Дурра! Дур-р-ра! " А другая ей: „Сама какова! Сама какова! "
Подходим к полю, — пигалицы круглокрылые встречают нас. Вспархивают над нашими головами и нас спрашивают: „Чьи вы? Чьи вы? " И опять: „Чьи вы? Чьи вы? " А мы им говорим: „Красноярские".
Лескор Курочкин (Село Красноярка)

Куприн "Олеся"