Но не пришел к стране своей любимой, - \К земле Израильской, к святым горам, \Чтобы с тоской, у стен Ерусалима \Оплакать павший и сожженный храм. Евгений Шкляр. 1927-1929 Илья, гаон виленский. Поэма о прославленном Илье - Гаоне Виленском \ Памяти незабвенной матери, Любовь-Рашели Шкляр-Вилинской.
Ночь немая, ночь Ерусалима\В черных ризах шла невозмутимо. \Не привыкший к блеску и к чертогам, \Отдыхал он в домике убогом. \Кто же сей полночный посетитель, \Что, войдя, воззвал к нему: "Учитель! " Владимир Бенедиктов 18-- Ночная беседа
Песчинку Иерусалима\ Под веко — не взвидишь дня... \ За каждой святой Вселенной —\ Сплошной океан огня. Мария Каменкович
Иерусалим Посмотрите глазами олим\На вечерний Иерусалим... \Он лежит на холмах и долинах, \Как на темных верблюжьих спинах, \Ковром огней золотистых, \Изумрудных и аметистовых. Рахиль Баумволь
ИЕРУСАЛИМ Прежде нежели родиться - было\Во граде солнечном, \В Небесном Иерусалиме: \Видел солнце, разверстое, как кладезь. \Силы небесные кругами обступили тесно - \Трижды тройным кольцом Сияющие Славы: \В первом круге - \Облакам подобные и ветрам огненным; \В круге втором - \Гудящие, как вихри косматых светов; Максимилиан Волошин Неопалимая купина IV. ПРОТОПОП АВВАКУМ\Памяти В. И. Сурикова 1918
Придется вам ехать в Иерусалим одним. Он ваш. Вам он был отдан ангелами культуры и времени. А я ехать не могу. И не могу ослабить вашего интереса к войне. Вам захочется «бросить вызов сфинкторам своей трусостипод песком и огнем». До свидания. Леонард Коэн. Перевод М. Немцова Сборник «СМЕРТЬ КАВАЛЕРА» ПОЛИТИКА ЭТОЙ КНИГИ
Прощай, Париж, твой нрав непостижим... \Сказала ты, ко мне прижавшись ближе: \Не зря жила – и мы с тобой в Париже!.. \Но я хочу домой, в Иерусалим!.. Вильям Баткин 2002 БЕЗ ТЕБЯ Я ЖИВУ\Светлой памяти жены
Иерусалим Сердце будет пламенем палимо Вплоть до дня, когда взойдут, ясны, Стены Нового Иерусалима На полях моей родной страны. Николай Гумилев
Существует Иерусалим\в умозрительности, вообще, \если не предстал очам твоим\город сей с горами на плече! \Существует Иерусалим. Кирилл Ковальджи «Континент» 2004, №122
ИЕРУСАЛИМ Там — выпукла прозрачной тайны сущность, \ дозволившая непрестанно слушать: \ уж Пётр отрёкся и петух пропел. \ И кажется: молитвами своими\ Скорбевший в полночь в Иерусалиме\ с особой лаской помышлял про Пермь. Белла Ахмадулина «Знамя» 2008, №5 \\ Во время пребывания в Казани\\ Спас полунощный
иерусалим там наискосок со мной\ как на карте козырной\ наш Ерусалим наземный\ весь почти что неземной\ вам\ Ерусалим наземный\ нам\ почти что неземной Михаил Генделев ИЗ ЦИКЛА "ИДИЛЛИИ» \ ИЕРУСАЛИМ-2
Я Иерусалим. Достойней не найти\Мне места, чтоб к творцу молитву вознести. \Там, в Капитолии, лишь призрак, а душою\Здесь, на Голгофе, я. Здесь стал я сам собою. \Здесь ангел и святой считают, что я прав, \Покинув цезаря, Христа взамен избрав. Виктор Гюго 1878 Перевод Леонида Мартынова ПАПА \ВХОДЯ В ИЕРУСАЛИМ
Аз есмь священный Иерусалим, \Господним гневом крепок и палим, \аз есмь Твой гордый Рим и мудрые Афины, \орлиный клик и зрак совы, \и не сечет Твой меч моей повинной, \в грехе склоненной головы. Сергей Петров 1942 ПСАЛОМ\("Аз усумняюсь. Есмь сплошной сумятицы псалом")
Иерусалим! Поёт душа\Слова молитв... \А в синем небе, не спеша\Кружится гриф... \... Что было дальше? Бог – судья! \Сомненья – прочь! \Молитвы, крики и резня\И день, и ночь! Кирилл Ривель 2006 БАРДЫ РУ Истлели кости и мечи...
Иерусалим, Иерусалим, \Светлая моя мечта. \Иерусалим, Иерусалим, \Город моего Христа. Иеромонах Роман. (Александр Матюшин) 1992 Иерусалим.
Литература
"Ночь немая, ночь Ерусалима"...об ИЕРУСАЛИМЕ поговорим?
Эта ночь непоправима,
А у нас ещё светло.
У ворот Иерусалима
Солнце чёрное взошло.
Солнце жёлтое страшнее -
Баю-баюшки-баю -
В светлом храме иудеи
Хоронили мать мою.
Бродский
-------------------------
Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и ясною звездой,
А в городе том сад, все травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы:
Одно, как желтый огнегривый лев,
Другое вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
А в небе голубом горит одна звезда.
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.
Тебя там встретит огнегривй лев,
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый
Борис Гребенщиков
А у нас ещё светло.
У ворот Иерусалима
Солнце чёрное взошло.
Солнце жёлтое страшнее -
Баю-баюшки-баю -
В светлом храме иудеи
Хоронили мать мою.
Бродский
-------------------------
Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и ясною звездой,
А в городе том сад, все травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы:
Одно, как желтый огнегривый лев,
Другое вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
А в небе голубом горит одна звезда.
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.
Тебя там встретит огнегривй лев,
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый
Борис Гребенщиков
Андрей Дементьев
ИЕРУСАЛИМ
Иерусалим, Иерусалим...
Холмы, как опрокинутые чаши, —
В живых узорах городских огней.
И тёмные оливковые чащи
На этом фоне кажутся темней.
Как радостно звучит он на иврите —
Йерушалайм… Но в имени его
Есть что-то от трагических событий
И боль потерь, и славы торжество.
Иерусалим, Иерусалим...
На город сверху звезды смотрят строго
Глазами близких, кто покинул нас.
И даже все не верящие в Бога
В минуты эти слышат Божий глас.
Иерусалим, Иерусалим...
ИЕРУСАЛИМ
Иерусалим, Иерусалим...
Холмы, как опрокинутые чаши, —
В живых узорах городских огней.
И тёмные оливковые чащи
На этом фоне кажутся темней.
Как радостно звучит он на иврите —
Йерушалайм… Но в имени его
Есть что-то от трагических событий
И боль потерь, и славы торжество.
Иерусалим, Иерусалим...
На город сверху звезды смотрят строго
Глазами близких, кто покинул нас.
И даже все не верящие в Бога
В минуты эти слышат Божий глас.
Иерусалим, Иерусалим...
Дина Рубина
ИЕРУСАЛИМЦЫ
Четки
Любой честный литератор относится к своей стране как к возлюбленной шлюхе, с которой нет сил расстаться. Я не исключение, но, кроме всех других нелепых привязанностей, у меня здесь есть Иерусалим.
Иногда вечером я выезжаю в центр Иерусалима… Еще не меркнет свет, но воздух уплотняется, а мерцающий мягкий известняк домов начинает отдавать жар дневного солнца… Свежеет… У меня поднимается вечно низкое давление и душа наполняется если не веселием, то, скажем так, оживлением…
Теплый весенний вечер в Иерусалиме, в районе Нахалат-Шива, на улице Йоэль Соломон…
Я выбираю где сесть – на крошечной площади, куда вынесены из траттории пять-шесть столов под клетчатыми красно-белыми скатертями, – сажусь лицом к проходящей публике, заказываю кофе или пива и смотрю…
Писатель всегда – джентльмен в поисках сюжета. Всегда гонишься за хвостом фразы, за вибрацией голоса, за интонацией – боли, нежности, счастья… Хватаешь это и – в карман. Пусть полежит, это товар не скоропортящийся. Наоборот, его полезно настаивать, как рябиновку.
…И вот небо над крышами старого дома напротив становится цвета яблочной кожуры; над коньком крыши всплывает – в зависимости от недели месяца – либо турецкая туфелька, либо полнолунный диск, либо обсосанный кусок колотого сахара… Потом небеса густеют и неудержимо сливаются с цветом синих железных ставней, а сам дом начинает светиться и таять, как кубик рафинада в стакане чая.
Зажигаются фонари, и в этом театрально-желтом свете передо мной туда-сюда шляются туристы, влюбленные парочки, несколько городских сумасшедших, знаменитый одноногий нищий на костыле по кличке Капитан Сильвер, чокнутый русский юморист Юлиан Безродный в майке и трусах, дети, наперсточники, чинные религиозные семьи, юные обалдуи и юркие карманники…
Если долго сидеть, то в какой-то момент начинает казаться, что ты присутствуешь на репетиции некой пьесы и придирчивый режиссер без конца гоняет по просцениуму одну и ту же массовку…
Вот плывет зеленая шляпка на даме по прозвищу Халхофа. Когда-то она подрабатывала экскурсоводом, водила туристов и, представляете, с этим своим акцентом рассказывала о распятии Иисуса: «Халхофа! О, Халхофа!»
– Мовсей, как вам известно, – говорила она, – был вхож на Синайскую хору к самому Хосподу Боху! Теперь на мноих объектах войти стоит денех, а в прошлом хаду я там хуляла безвозмездно… Круом были свежевырытые пространства. А тепер, видите, – вокрух клумбы, клумбы… розы со всех кончиков нашего мира. Фонтанчики пока безмолвствуют…
– Израильтянам до нашей культуры еще срать и срать! – это уже реплика из другого летучего разговора – толпа несется дальше, дальше… Русская речь булькает, шкворчит и пенится на общей раскаленной сковороде.
– …Захожу в аптеку – обезболивающее купить. Она мне: «Молодой человек, вы говорите по-русски?» – «Да». – «Так перейдем на нормальный язык!»
Напротив, в витрине кафе-гриль, медленно крутится стеклянная этажерка. На каждой полочке этой кошмарной карусели, усевшись на гузку, свесив зажаренные пулочки и скрестив на грудке крылышки, в задумчивости кружатся обезглавленные куриные тушки. …
… Вот ради этих считанных в году часов – прошу понять меня правильно – я здесь и живу…
Я наслаждаюсь. Потягивая пиво, неторопливо перебираю, – как старый араб-торговец перебирает четки своими тусклыми сафьяновыми пальцами, – скользящие за спину густые, тягучие, сдобренные тмином, кардамоном, корицей и ванилью минуты.
ИЕРУСАЛИМЦЫ
Четки
Любой честный литератор относится к своей стране как к возлюбленной шлюхе, с которой нет сил расстаться. Я не исключение, но, кроме всех других нелепых привязанностей, у меня здесь есть Иерусалим.
Иногда вечером я выезжаю в центр Иерусалима… Еще не меркнет свет, но воздух уплотняется, а мерцающий мягкий известняк домов начинает отдавать жар дневного солнца… Свежеет… У меня поднимается вечно низкое давление и душа наполняется если не веселием, то, скажем так, оживлением…
Теплый весенний вечер в Иерусалиме, в районе Нахалат-Шива, на улице Йоэль Соломон…
Я выбираю где сесть – на крошечной площади, куда вынесены из траттории пять-шесть столов под клетчатыми красно-белыми скатертями, – сажусь лицом к проходящей публике, заказываю кофе или пива и смотрю…
Писатель всегда – джентльмен в поисках сюжета. Всегда гонишься за хвостом фразы, за вибрацией голоса, за интонацией – боли, нежности, счастья… Хватаешь это и – в карман. Пусть полежит, это товар не скоропортящийся. Наоборот, его полезно настаивать, как рябиновку.
…И вот небо над крышами старого дома напротив становится цвета яблочной кожуры; над коньком крыши всплывает – в зависимости от недели месяца – либо турецкая туфелька, либо полнолунный диск, либо обсосанный кусок колотого сахара… Потом небеса густеют и неудержимо сливаются с цветом синих железных ставней, а сам дом начинает светиться и таять, как кубик рафинада в стакане чая.
Зажигаются фонари, и в этом театрально-желтом свете передо мной туда-сюда шляются туристы, влюбленные парочки, несколько городских сумасшедших, знаменитый одноногий нищий на костыле по кличке Капитан Сильвер, чокнутый русский юморист Юлиан Безродный в майке и трусах, дети, наперсточники, чинные религиозные семьи, юные обалдуи и юркие карманники…
Если долго сидеть, то в какой-то момент начинает казаться, что ты присутствуешь на репетиции некой пьесы и придирчивый режиссер без конца гоняет по просцениуму одну и ту же массовку…
Вот плывет зеленая шляпка на даме по прозвищу Халхофа. Когда-то она подрабатывала экскурсоводом, водила туристов и, представляете, с этим своим акцентом рассказывала о распятии Иисуса: «Халхофа! О, Халхофа!»
– Мовсей, как вам известно, – говорила она, – был вхож на Синайскую хору к самому Хосподу Боху! Теперь на мноих объектах войти стоит денех, а в прошлом хаду я там хуляла безвозмездно… Круом были свежевырытые пространства. А тепер, видите, – вокрух клумбы, клумбы… розы со всех кончиков нашего мира. Фонтанчики пока безмолвствуют…
– Израильтянам до нашей культуры еще срать и срать! – это уже реплика из другого летучего разговора – толпа несется дальше, дальше… Русская речь булькает, шкворчит и пенится на общей раскаленной сковороде.
– …Захожу в аптеку – обезболивающее купить. Она мне: «Молодой человек, вы говорите по-русски?» – «Да». – «Так перейдем на нормальный язык!»
Напротив, в витрине кафе-гриль, медленно крутится стеклянная этажерка. На каждой полочке этой кошмарной карусели, усевшись на гузку, свесив зажаренные пулочки и скрестив на грудке крылышки, в задумчивости кружатся обезглавленные куриные тушки. …
… Вот ради этих считанных в году часов – прошу понять меня правильно – я здесь и живу…
Я наслаждаюсь. Потягивая пиво, неторопливо перебираю, – как старый араб-торговец перебирает четки своими тусклыми сафьяновыми пальцами, – скользящие за спину густые, тягучие, сдобренные тмином, кардамоном, корицей и ванилью минуты.
Похожие вопросы
- Стихи о ночи, про ночь.. . Какие они? Ночь любима?
- описание последней ночи последняя ночь дубровского в родном доме?
- Какой смысл заключен в «немой сцене» ? Почему она так важна?
- Кто написал рукою мастера об Иерусалиме?
- "Не здесь ли возвели Иерусалим? » Джозеф М. Кутзее. Железный век
- почему Гоголь закончил комедию ревизор немой сценой
- Почему в "Муму" Герасим был немой? Именно немой!
- ПЕРЕКЛИЧКА ПОЭТОВ: «Из бездны отдаления Встают, как привидения, Немые корабли» — «Корабли постоят, и ложатся на курс…»
- «Когда уляжется дневная жизнь вкруг нас И только в сумраке немые бродят тени, Беседуя с душой...» (Евдокия Растопчина) —
- Игра в бисер. По дороге в Иерусалим. Литературный вопрос