Литература

Через неделю после смерти Маяковского... О чем думал бы Есенин?

Через неделю после смерти Есенина Маяковский – в Ленинграде. Смотрит на окна
“Англетера”, неотступно думает о последних есенинских, кровью написанных,
строках. Одно слово он сразу отверг– “предназначенное”. Другое дело –
“предна-черт-анное расставание... ” Черт спрятан в этом слове, черный человек –
ЧЧ, ЧиЧиков; человек, покупающий мертвые души, и еще – черта, последняя черта.
“...обещает встречу впереди... ” Человек перед смертью.
Успокоился, когда написал стихи – будто письмо ему – туда. Ведь и сам Есенин
любил писать – матери, деду, и от мамы написал будто письмо самому себе.
Еще Маяковский статью написал о том, как он сделал, именно сделал эти стихи.
Он ответил Есенину– из суеверия, за ним должно было остаться последнее слово.
В Ленинграде он боялся останавливаться не только в “Англетере”, но и в
соседней “Астории”. Он знал, как дорожил Есенин своей внешностью: “Он обрюзг
немного и обвис, но все еще по-есенински был элегантен”. Точное слово –
элегантен. Элегия...
“С этим стихом можно бороться стихом, и только стихом”. Социальный заказ –
бороться со стихом. И после смерти Есенина он хотел победить его. Это была
игра со смертью, потому что нельзя победить стихи, где человек смотрит в
зеркало и прощается с собой. Он одинок как Есенин – “Те же номера, те же трубы
и та же вынужденная одинокость”. Стихами об Есенине он сам спасался, и не
спасся, – Владимир Маяковский, он же Константин, что значит – постоянный.
Стихотворение “Сергею Есенину” вышло в “Заккниге” отдельным изданием. На
обложке работы Родченко – дом на Мясницкой против Почтамта, где жил Осмеркин и
сам Родченко. Стены дома уходят вверх и виден кусочек неба...
В статье “Как делать стихи” Маяковский пытался разобраться в себе и в Есенине,
все разложил по полочкам. Не понял одного только – в чем колдовство Сергея
Есенина, почему это – как ветер в листве – Сергей Есенин. Семён Ваксман. Я стол накрыл на шестерых
И тогда по музам мой собрат, \Что о правде сокрушаться любит, \Вспомнит и про щепки, что летят, \Вспомнит и про лес, который рубят. Иван Елагин Знаю, не убьет меня злодей,
Андрей Янович
Андрей Янович
67 217
Мы можем только догадываться... Но вот.

Встреча на том свете Маяковского и Есенина

*Зерна огненного цвета
Брошу на ладонь,
Чтоб предстал он в бездне света
Красный, как огонь. *

Советским вельможей,
При полном Синоде…
— Здорово, Сережа!
— Здорово, Володя!

Умаялся? — Малость.
— По общим? — По личным.
— Стрелялось? — Привычно.
— Горелось? — Отлично.

— Так стало быть пожил?
— Пасс в некотором роде.
…Негоже, Сережа!
…Негоже, Володя!

А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище — меня-то
Обкладывал? — Ладно

Уж… — Вот-те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
— Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
— Негоже, Володя.

А впрочем — не бритва —
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? — Сочится.

— Приложь подорожник.
— Хорош и коллодий.
Приложим, Сережа?
— Приложим, Володя.
А что на Рассее —
На матушке? — То есть
Где? — В Эсэсэсере
Что нового? — Строят.

Родители — родят,
Вредители — точут,
Издатели — водят,
Писатели — строчут.

Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
— Все то же, Володя.

А певчая стая?
— Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых

Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.

Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
— Приложим, Володя!

Еще тебе кланяется…
— А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
— Вон — ангелом! — Федор

Кузьмич? — На канале:
По красные щеки
Пошел. — Гумилев Николай?
— На Востоке.

(В кровавой рогоже,
На полной подводе…)
— Все то же, Сережа.
— Все то же, Володя.

А коли все то же,
Володя, мил-друг мой —
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук — и —

Нет.
— Хоть и нету,
Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!

И на раствороженном
Нами восходе —
Заложим, Сережа!
— Заложим, Володя!
Олег Бирюков
Олег Бирюков
15 128
Лучший ответ
Андрей Янович это, конечно, ло... но почитаем еще
...
Ксения Коротаева Опять несостыковочка. Хотела добавить, и доьавила, но вот что в итоге получилось! Все! Ухожу я от вас, злой вы, алчный! Э то из анекдота, но чего-то не получается...
Владимир Маяковский - стихи
Сергею Есенину

Вы ушли,
как говорится,
в мир иной.
Пустота...
Летите,
в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом -
не смешок.
Вижу -
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
- Прекратите!
Бросьте!
Вы в своем уме ли?
Дать,
чтоб щеки
заливал
смертельный мел?!
Вы ж
такое
загибать умели,
что другой
на свете
не умел.
Почему?
Зачем?
Недоуменье смяло.
Критики бормочут:
- Этому вина
то...
да се...
а главное,
что смычки мало,
в результате
много пива и вина. -
Дескать,
заменить бы вам
богему
классом,
класс влиял на вас,
и было б не до драк.
Ну, а класс-то
жажду
заливает квасом?
Класс - он тоже
выпить не дурак.
Дескать,
к вам приставить бы
кого из напостов -
стали б
содержанием
премного одарённей.
Вы бы
в день
писали
строк по сто,
утомительно
и длинно,
как Доронин.
А по-моему,
осуществись
такая бредь,
на себя бы
раньше наложили руки.
Лучше уж
от водки умереть,
чем от скуки!
Не откроют
нам
причин потери
ни петля,
ни ножик перочинный.
Может,
окажись
чернила в "Англетере",
вены
резать
не было б причины.
Подражатели обрадовались:
бис!
Над собою
чуть не взвод
расправу учинил.
Почему же
увеличивать
число самоубийств?
Лучше
увеличь
изготовление чернил!
Навсегда
теперь
язык
в зубах затворится.
Тяжело
и неуместно
разводить мистерии.
У народа,
у языкотворца,
умер
звонкий
забулдыга подмастерье.
И несут
стихов заупокойный лом,
с прошлых
с похорон
не переделавши почти.
В холм
тупые рифмы
загонять колом -
разве так
поэта
надо бы почтить?
Вам
и памятник еще не слит, -
где он,
бронзы звон,
или гранита грань? -
а к решеткам памяти
уже
понанесли
посвящений
и воспоминаний дрянь.
Ваше имя
в платочки рассоплено,
ваше слово
слюнявит Собинов
и выводит
под березкой дохлой -
"Ни слова,
о дру-уг мой,
ни вздо-о-о-о-ха "
Эх,
поговорить бы иначе
с этим самым
с Леонидом Лоэнгринычем!
Встать бы здесь
гремящим скандалистом:
- Не позволю
мямлить стих
и мять! -
Оглушить бы
их
трехпалым свистом
в бабушку
и в бога душу мать!
Чтобы разнеслась
бездарнейшая погань,
раздувая
темь
пиджачных парусов,
чтобы
врассыпную
разбежался Коган,
встреченных
увеча
пиками усов.
Дрянь
пока что
мало поредела.
Дела много -
только поспевать.
Надо
жизнь
сначала переделать,
переделав -
можно воспевать.
Это время -
трудновато для пера,
но скажите
вы,
ка