Кто из русских/зарубежных авторов в своих произведениях рисовал положительный, светлый образ матери?

"... Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал
сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, - он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее, руки твои, - ведь им столько выпало работы в жизни, - но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки.
Да, с того самого мгновения, как я стал сознавать себя, и до последней
минуты, когда ты в изнеможении, тихо в последний раз положила мне голову на грудь, провожая в тяжелый путь жизни, я всегда помню руки твои в работе. Я помню, как они сновали в мыльной пене, стирая мои простынки, когда эти простынки были еще так малы, что походили на пеленки, и помню, как ты в тулупчике, зимой, несла ведра на коромысле, положив спереди на коромысло маленькую ручку в рукавичке, сама такая маленькая и пушистая, как рукавичка. Я вижу твои с чуть утолщенными суставами пальцы на букваре, и я повторяю за
тобой: "бе-а - ба, ба-ба". Я вижу как сильной рукой своею ты подводишь серп под жито, сломленное жменью другой руки, прямо на серп, вижу неуловимое сверкание серпа и потом это мгновенное плавное, такое женственное движение рук и серпа, откидывающее колосья в пучке так, чтобы не поломать сжатых стеблей.
Я помню твои руки, несгибающиеся, красные, залубеневшие от студеной воды в проруби, где ты полоскала белье, когда мы жили одни, - казалось, совсем одни на свете, - и помню, как незаметно могли руки твои вынуть занозу из пальца у сына и как они мгновенно продевали нитку в иголку, когда ты шила и пела - пела только для себя и для меня. Потому что нет ничего на свете, чего бы не сумели руки твои, что было бы им не под силу, чего бы они погнушались! Я видел, как они месили глину с коровьим пометом, чтобы обмазать хату, и я видел руку твою, выглядывающую из шелка, с кольцом на пальце, когда ты подняла стакан с красным молдаванским вином. А с какой покорной нежностью полная и белая выше локтя рука твоя обвилась вокруг шеи отчима, когда он, играя с тобой, поднял тебя на руки, - отчим, которого ты научила любить меня и которого я чтил, как родного, уже за одно то, что ты любила его.
Но больше всего, на веки вечные запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие теплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. И, когда бы я ни открыл глаза, ты была всегда возле меня, и ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами, будто из тьмы, сама вся тихая и светлая, будто в ризах. Я целую чистые, святые руки твои!
Ты проводила на войну сыновей, - если не ты, так другая, такая же, как
ты, - иных ты уже не дождешься вовеки, а если эта чаша миновала тебя, так она не миновала другую, такую же, как ты. Но если и в дни войны у людей есть кусок хлеба и есть одежда на теле, и если стоят скирды на поле, и бегут по рельсам поезда, и вишни цветут в саду, и пламя бушует в домне, и чья-то незримая сила подымает воина с земли или с постели, когда он заболел или ранен, - все это сделали руки матери моей - моей, и его, и его.
Оглянись же и ты, юноша, мой друг, оглянись, как я, и скажи, кого ты
обижал в жизни больше, чем мать, - не от меня ли, не от тебя, не от него, не от наших ли неудач, ошибок и не от нашего ли горя седеют наши матери? А ведь придет час, когда мучительным упреком сердцу обернется все это у материнской могилы.
Мама, мама!. .Прости меня, потому что ты одна, только ты одна на свете можешь прощать, положи на голову руки, как в детстве, и прости... "

Прочитайте "Сон Обломова" (ч. 1, гл. 9-11).
Там есть великолепная сцена, когда Илье Ильичу
снится его умершая мать.
Советую прочитать сказку 9 (М. Горький "Сказки об Италии" -- "Мать изменника".

Лидия Либединская. ЖИВАЯ ПАМЯТЬ ( о встречах с писателем Виктором Конецким)

«— Мама отдала меня в училище просто потому, что не знала, как нас с братом прокормить. А тут набор… Жалела она меня, тревожилась — казарма. Я ведь домашний был мальчик, в матросках ходил. Но я благодарен ей, что она меня в училище отдала. Ведь это и мою литературную судьбу определило. Что бы я был без своего морского опыта? О чем бы писал? — говорил он, когда мы уже продолжали наш путь в такси.
— Остановите! — вдруг сказал он таксисту. — Нет, выходить мы здесь не будем, постоим немного. — И обратился ко мне: — Видите этот дом? Здесь мы жили во время блокады, вон окна светятся, это наша квартира. Жизнь продолжается, там мой брат живет с семьей… Плохо нам здесь было… Помню, в блокаду, посадила мама нас с братом обедать, достала где-то для нас две картофелины. Сама она с нами никогда не ела, чем и когда питалась, до сих пор не знаю. Только мы сели за стол, как пришла ее сестра, которая жила неподалеку. Любимая сестра. Слабая такая, еле ноги передвигает, опустилась на стул, тяжело дышит. Мать понимает, покормить ее надо, а чем? У детей картофелину мороженую отнять? И она так сухо с сестрой поговорила, что та, посидев несколько минут, поднялась и пошла прочь.
А наутро мать говорит мне: «Сходи к тете, проведай, очень уж она вчера слабая была». Я пошел. Дверь в ее комнату открыта, она сидит в кресле — мертвая, а на полу огромная остекленевшая от мороза желтая лужа… Мать потом всю жизнь мучалась…»

Ви́ктор Ви́кторович Коне́цкий (6 июня 1929, Ленинград — 30 марта 2002, Санкт-Петербург) — советский и российский писатель, киносценарист, капитан дальнего плавания.

http://www.baltkon.ru/about/memo/detail.php?ID=931

Максим Горький, "Мать"