Расскажите мне короткие интересные притчи или легенды, которые вам приходилось слышать.

Пп-п-п-по-м-медленнее, п-п-жалста, я з-з-записываю))))

Умер Сталин. Собрался консилиум патологоанатомов на вскрытие. Труп лежит
на столе, вокруг Гебешники. Председатель говорит: ну, начнем... (а
протокол вскрытия всегда начинается с описания трупа) "Труп Вождя
народов, - нет, как-то не звучит," Перепробовали все варианты, ничего не
подходит, вдруг один из профессоров говорит: "Давайте запросим из архива
протокол вскрытия Ленина, как Алексей Иванович (Абрикосов) писал, так и
мы напишем". Hу, гебешники метнулись, принесли секретную папку с
протоколом, председатель открыл ее и зачитал первое предложение:
"Труп плешивого старика..."
Дальше как говорится, читайте классиков, Гоголь, Ревизор, Последняя
сцена

Мама на даче. Быль

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнпе на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

Приезжай: анекдотами уморю

Однажды, стоя на деревенской площади, Шри-Япутра увидел как к нему несётся огромный, страшный пес.
— Стой большая собачка, стой!, — шептал оцепеневший от ужаса Япутра.
Собака же, подбежав к учителю, задрала ногу и окропив его сандалии побежала дальше по своим собачьим делам. Видевшие всё это крестьяне, начали смеяться и показывать на Шри-Япутру пальцем.
— Несчастные, это был дух небесной собаки Тенгу, который осенил меня своей благодатью! — закричал Шри-Япутра, и хулители упали на колени, пораженные сакральностью момента и своим недостойным поведением. Унося с площади многочисленные подношения, Шри-Япутра подумал, что надо раздобыть себе крепкий посох, ибо нет ничего лучше хорошей дубинки против любой твари, которая прилюдно пытается нассать тебе на ноги.

От Никулина." Два поезда по одноколейке на огромной скорости неслись навстречу друг другу. И не встретились. Не судьба.)"

Волк и козленок (омар хайям)

Козленок отстал от стада, и за ним погнался волк. Обернулся козленок и сказал волку:

– Волк, я знаю, что я – твоя добыча. Но чтобы не погибнуть мне бесславно, сыграй-ка на дудке, а я спляшу!

Начал волк играть, а козленок плясать; услышали это собаки и бросились за волком. Обернулся волк на бегу и сказал козленку:

– Так мне и надо: нечего мне, мяснику, притворяться музыкантом.

Так люди, когда берутся за что-нибудь не вовремя, упускают и то, что у них уже в руках

Рассказывают также, что один из пророков поклонялся Аллаху на высокой
горе, под которой бежал ручей. И днем он сидел на вершине горы, так что
люди его не видели, и поминал Аллаха великого, смотря на людей, которые
приходили к ручью. И когда, в какой-то день, этот пророк сидел и смотрел
на ручей, он вдруг увидел всадника, который подъехал на своем коне и
спешился и положил на землю мешок, висевший у коня да шее. Он отдохнул и
напился воды и потом уехал и оставил мешок (а в мешке были динары).
И вдруг подошел человек к ручью и взял мешок с деньгами и напился и
ушел невредимый. И пришел после него дровосек, который нес на спине тя-
желую вязанку дров, и сел у ручья, чтобы налиться воды, и вдруг первый
всадник подъехал, опечаленный, и спросил дровосека: "Где мешок, который
был здесь?" - "Я не знаю, что с ним", - отвечал дровосек, и всадник вы-
нул меч и, ударив дровосека, убил его. Он стал искать у него в одежде,
но ничего не нашел и оставил его и уехал своей дорогой.
И тогда этот пророк воскликнул: "О господи, один взял тысячу динаров,
а другой убит безвинно! И Аллах ниспослал ему откровение: "Будь занят
своим благочестием: управление царством не твое дело. Отец этого всадни-
ка насильно отнял тысячу динаров из денег того человека, и я отдал сыну
власть над деньгами его отца. А дровосек убил отца этого всадника, и я
дал сыну возможность отомстить". И сказал этот пророк: "Нет бога, кроме
тебя! Хвала тебе! Ты знаешь скрытое..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
( Книга тысячи и одной ночи. Рассказ об одном из пророков. Четыреста семьдесят восьмая ночь)