ТОЛСТОЙ-190 «Великий дух нерассказуем, когда он приоткрывает свой единственный лик. И, побыв близ него хоть мгновенье.. +

К. Д. Бальмонт
Орлиные крылья
(Лев Толстой)
"Чехов и Горький все время возбужденно говорили друг с другом. Я молчал. Я чувствовал застенчивое счастье: "Я сейчас увижу -- Его". Так идут к исповеднику, так едут к венцу. Но мы должны были проехать какое-то царское владение. Не сразу нас пропустили, и все же достаточно быстро и учтиво. Но Горький после этого бахвалился: "Я, мол, да мы, мол, вот что будет сделано. Я прав. Я..." Мне казалось это неуместным. Чехов посмеивался, трунил надо всем и надо всеми и рассказывал невероятные случаи удалой лихости Льва Толстого в юности, да и только ли в юности. Мне казалось это странным и неуместным. Ехать к Толстому -- и так думать, и так говорить. В цельной наивности захватившего меня чувства я внутренне рисовал себе, как мы сейчас будем у единственного, и спрашивал себя: "Какие стихи я ему прочту? Конечно, такие, где горы, где высоты... Взойди на высоту, Побудь, как луч заката, Уйди за ту черту, Откуда нет возврата.
Когда мы приехали и нас ввели в комнату Льва Николаевича, --когда, увидев Чехова, он воскликнул: "А, это вы!" -- я узнал, что в одном звуке голоса того человека, пред которым велико твое душевное преклонение, гораздо больше выразительности, чем в самых красноречивых словах. Этот голос я слышу сейчас, и в напевной его мягкости -- внутренняя озаренность просветленного, переливная красота души человеческой, обрадованной встречею с душой человеческой. Простота, но простота Природы, где в действительности ничего нет простого, но все неизмеримо-сложно.
Разговор был путаный и чисто литературный. Лев Николаевич с увлечением говорил о французских романистах и, к моему безмолвному недоумению, весьма восхвалял книгу Мирбо "Дневник горничной". Мы скоро поехали обратно, и после этой первой встречи я возвращался глубоко несчастный. Не потому, разумеется, что мне не пришлось прочесть Льву Толстому никаких стихов. Нет, кроме ласкового голоса и тонкости черт гениального лица, не было душе моей никакой добычи, и когда Чехов с Горьким говорили, что Лев Николаевич в речи употребляет слишком много иностранных слов, я с горечью думал, что это правда, но тут же с упрямством испытывал непримиримую неприязнь к Чехову и Горькому и мысленно давал себе клятву, что, если, увидев Толстого, я не увидел его, я увижу его, когда я увижу его один."
----------------------------------------------------------------------------------
Чехов о Толстом:
«Чем я особенно в нем восхищаюсь, так это его презрением ко всем нам, прочим писателям, или, лучше сказать, не презрением, а тем, что он всех нас, прочих писателей, считает совершенно за ничто. Вот он иногда хвалит Мопассана, Куприна, Семенова, меня... Отчего хвалит? Оттого, что он смотрит на нас, как на детей. Наши повести, рассказы, романы для него детские игры, и поэтому он, в сущности, одними глазами глядит и на Мопассана и на Семенова. Вот Шекспир - другое дело. Это уже взрослый и раздражает его, что пишет не по-толстовски...».
-----------------------------------------
Горький писал, что мнение Л. Н. Толстого не отражает реалий жизни. Он писал в своём письме классику: «Вы уже не знаете, чем теперь живут простые рабо­чие люди нашей родины, Вы не знаете их духовного мира, Вы не можете говорить о желаниях их. Вы утратили это право с той поры, когда перестали прислушиваться к голосу народа».
Позже в июне М. Горький объяснил, что высоко ценит Толстого как писателя и любит его как человека. Однако отношение Льва Николаевича к политическому движению в России огорчило его лично и всех его друзей. «Этот человек впал в рабство своей идеи. Он дав­но уже замкнулся от русской жизни и не прислушивается с должным внимани­ем к ее голосу. (...) Не надо придавать особого значения его словам о современном положении России. Он очень далеко стоит сейчас от нее».
--------------

Горький восклицал в письме к Короленко: "Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней!".
Блок писал в статье "Солнце над Россией": "Часто приходит в голову: все ничего, все еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой... Пока Толстой жив, идет по борозде за плугом, за своей белой лошадкой, - еще росисто утро, свежо, нестрашно, упыри дремлют, и - слава богу. Толстой идет - ведь это солнце идет. А если закатится солнце, умрет Толстой, уйдет последний гений, - что тогда?"
Брюсов рассуждал, едучи на похороны в Ясную Поляну: "Будущие поколения узнают о Толстом многое, чего не знаем мы. Но как они будут завидовать всем, кто имел возможность его видеть, с ним говорить, сколько-нибудь приблизиться к великому человеку, и даже тем, кто, подобно мне, мог собирать сведения о Толстом от знавших его лично!".
"Когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором: даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь не так страшно, так как Толстой делает за всех. Его деятельность служит оправданием тех упований и чаяний, какие на литературу возлагаются. Пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения. Без него бы это было беспастушье стадо или каша, в которой трудно было бы разобраться." (А. П. Чехов, 1900 г.)
"Мы не ошибемся, сказав, что самонаблюдение должно было чрезвычайно изострить вообще его наблюдательность, приучить его смотреть на людей проницательным взглядом. Драгоценно в таланте это качество, едва ли не самое прочное из всех прав на славу истинно замечательного писателя. Граф Толстой обладает истинным талантом. Нужно иметь много вкуса, чтобы оценить красоту произведений графа Толстого; но зато человек, умеющий понимать истинную красоту, истинную поэзию, видит в графе Толстом настоящего художника, то есть поэта с замечательным талантом. Этот талант принадлежит человеку молодому, с свежими жизненными силами, имеющему перед собою еще долгий путь." (Н. Г. Чернышевский, 1856)
"Толстой — глубокий психолог. У Толстого есть своя личная, характеристическая особенность. Никто далее его не простирает анализа, никто так глубоко не заглядывает в душу человека, никто с таким упорным вниманием, с такой неумолимой последовательностью не разбирает самых сокровенных побуждений, самых мимолетных и случайных движений души. Как развивается и постепенно формируется в уме человека мысль, через какие видоизменения она проходит, как накипает в груди чувство, как играет воображение, увлекающее человека из мира действительности в мир фантазии, как, в самом разгаре мечтаний, грубо и материально напоминает о себе действительность и какое первое впечатление производит на человека это грубое столкновение между двумя разнородными мирами." (Д. И. Писарев, 1859)
"Мощь его повествовательного искусства ни с чем не сравнима; каждое соприкосновение с ним... вливает в талант, обладающий восприимчивостью, потоки силы, бодрости, первозданной свежести. ..Для нас его могуче-безыскусственное творчество — это сама земля, сама природа, появляющаяся в новом обличье; перечитывать его... значит спасаться от соблазнов манерности и болезненной игры, возвращаться к потокам естественности и здоровья, находить их в самом себе." (Томас Манн. 1928)
"Отношусь к Толстому-романисту с величайшим восхищением... Помимо его писательского гения, отмечу его доброту и его ненависть к войне, которую я разделяю." (Эмиль Золя, 1901)
"Мне дорог был Толстой, как автор повестей «Крейцерова соната» и «Смерть Ивана Ильича». Я был так восхищён и потрясён жизненностью картин, которые мне открылись." (Теодор Драйзер, 1931)
Полностью согласна.