Определяющей для творчества поэта стала тема лётчиков и судьбы послевоенного поколения.
ВЕЧНЫЙ ЛЕТЧИК
Вы видали в небе тучку,
вы видали на земле
золотистый, самый лучший
отблеск солнца на крыле?
Над поляной или сопкой,
над арбузною водой
вы видали след высокий,
белый след над головой?
То дорогами столетья,
понимая свой удел,
одинокий, как бессмертье,
Вечный Летчик пролетел...
Профиль резок на мгновенье
и недвижен на века,
и на ручке управленья
неотрывная рука.
Белый шрам на ней когда-то
возле Царского Села
врезал немец-авиатор -
первая война была.
И отметина другая
чуть над шарфиком видна -
то ли пуля самурая,
то ли финская война.
И четыре года чистых,
и осколок у виска,
и четыре серебристых
из-под шлема волоска.
Не зачисленный в приказы
повышений и наград,
не вернувшийся на базу
строгой памяти солдат,
весь заштопанный, летает,
как немой укор войне,
и безмолвно помогает
справедливой стороне...
Рассыпаются по небу
войны, как метеорит.
Спит недружная планета.
Просыпается, гудит.
Там, где огненные точки
прожигают шар земной,
возникает Вечный Летчик,
словно Совесть над Землей.
Я ведь когда-то летать научился
и над проспектами плыл не во сне,
и проявлялись горящие числа
формулой неба, назначенной мне.
Вот разгонюсь я на автомобиле,
руль на себя невзначай потяну
и полечу, отделяясь от пыли,
и горизонт оборву, как струну...
Я музыку люблю, когда её не слышно,
такую признаю, когда она в душе,
когда вокруг земля её настроем дышит
и кротко улыбается на древнем вираже.
Мне музыка слышна во всей моей тревоге,
в заботе о друзьях, в расплавленной весне,
встречаю свой рассвет на солнечном пороге,
трепещет белый звук в небесном полотне.
Когда устану жить, когда покинет слово,
когда ослабнут слух, и зренье, и рука,
ко мне прошелестят, поднять меня готовы,
мне под ноги падут былые облака.
Мне музыка мила, когда она победа,
когда проходит марш по клавишам берёз,
и сыплется вдали последняя ракета,
высоко прочертив белеющий вопрос.
Слишком разные подходы,
никуда от них не деться:
вам диктует ваша мода,
мне моё диктует сердце.
Вы живёте без победы,
мир полёта вам не близок,
так не трогайте портреты
в рамках неба золотистых!
Впрочем, вам их не увидеть,
вы в тенёчек убежали,
а небесная обитель
бережёт свои скрижали.
Ровной зелёною ряскою
рядится пруд в сентябре.
Где же ты, Люба Горянская,
первый звонок во дворе?
Солнышко розовым яликом
в тучах неспешно плывёт.
В новых портфеликах яблоки,
встречи у школьных ворот.
Светло-небесные бантики,
и на уроках, таясь,
помнишь, играли мы в фантики
так не играют сейчас.
Дни ещё кажутся тёплыми
над погрустнелой землёй,
и на приволье за стёклами
дождик летит золотой…
Если бы всё, как нам правильно жить,
в томе едином собрать, изложить!
Чтоб уместились в книгу одну
главные мысли про мир и войну,
чтобы она, как учебник, как мать,
лучшее в каждом могла воспитать.
Взял и раскрыл и, как личный секрет,
сразу нашёл подходящий совет.
Но не придумали книги такой,
нету пока что её под рукой.
Сам ты - как книга, верней, черновик,
может быть, самой волшебной из книг.
Вот и пиши, и работай над ней,
не оставляя свободных полей.
Всю заполняй черновую тетрадь,
чтобы по строчкам своё отобрать.
Пришла пора уже, видать,
Умом Россию понимать
И что-то делать для того,
Чтоб жить, как человеки,
Не разбазаривать добро,
Что выдано навеки.
Не разомкнётся наша нить
Наследства дорогого,
Но будем чуточку ценить
В себе самом другого.
Я эту истину не зря
Опять твержу наивно,
Поскольку, честно говоря,
Мне стыдно и обидно
За соколиную страну,
За тех, что пали грудью…
И на войну свою вину
Мы сваливать не будем.
Неважно, сколько прожил лет,
За все года, что прожил,
Пришла пора держать ответ
Пред будущим и прошлым.
Пришла пора, как дочь, как мать,
Умом Россию понимать.
Читала много стихов Феликса Чуева.
Он печататься начал уже в 11 лет.
И особенно был предан авиации, по состоянию здоровья был отчислен из летного училища, но всю жизнь писал о летчиках. И о любви писал, о жизни.
У него такие искренние стихи
В человеке живёт колокольчик,
Отзывается он изнутри,
О далёком и ближнем хлопочет,
И ему не нужны звонари.
Зазвучит на призыв не однажды,
Если помощи ждёт существо…
Но владеет им вовсе не каждый,
И не каждый услышит его.
Но я люблю особенно это:
В субботу умер маршал Рокоссовский.
Подумать только – маршал Рокоссовский!
Его – то
Жизнь могла бы поберечь.
Лежит он в красной, каменной могиле:
Неважно – траура не объявили
Хотя бы на день – не об этом речь.
Он много делал,
и терпел немало,
сражался так,
чтоб меньше был урон,
и прожил, до конца не понимая,
что маршал Рокоссовский –
это он.
Моя держава славою богата.
Двух – трёх имён хватило бы на всех!
Но есть такая слава –
сорок пятый, -
которую не очень помнить – грех.
И в городишке, радостью согретом,
на площади, во всю её длину, -
цветные, из материи, портреты
трёх маршалов, закончивших войну.
Прожектором подсвеченные, ночью
их звёзды были далеко видны
значительным, победным многоточьем
второй великой мировой войны…
Заря мерцала, узкая, как меч.
И в тихий день, субботний, августовский,
ушёл в портреты маршал Рокоссовский.
Большое горе.
И об этом речь.