Мне жалко радостей ребячьих,
которых больше в мире нет, -
одесских бубликов горячих,
дешевых маковых конфет.
Того волшебного напитка,
что ударял внезапно в нос.
Того целебного избытка
недоумений, сил и слез.
Мне жалко первых вдохновений,
идущих штормом на причал,
необратимости мгновений,
неповторимости начал.
Я буду жить, светло жалея
свой каждый миг, свой каждый путь.
Но если бы явилась фея
и предложила все вернуть...
За сполох чистый, сполох ранний
далеких радостей моих
я не отдам очарований
туманной памяти о них.
-----
По всей земле, во все столетья,
великодушна и проста,
всем языкам на белом свете
всегда понятна красота.
Хранят изустные творенья
и рукотворные холсты
неугасимое горенье
желанной людям красоты.
Людьми творимая навеки,
она понятным языком
ведет рассказ о человеке,
с тревогой думает о нем
и неуклонно в жизни ищет
его прекрасные черты.
Чем человек сильней и чище,
тем больше в мире красоты.
И в сорок пятом, в сорок пятом
она светила нам в пути
и помогла моим солдатам
ее из пламени спасти.
Для всех людей, для всех столетий
они свершили подвиг свой,
и этот подвиг стал на свете
примером красоты земной.
И эта красота бездонна,
и безгранично ей расти.
Прощай, Сикстинская Мадонна!
Счастливого тебе пути!
-----
Я хочу быть твоею милой.
Я хочу быть твоею силой,
Свежим ветром,
Насущным хлебом,
Над тобою летящим небом.
Если ты собьешься с дороги,
Брошусь тропкой тебе под ноги
Без оглядки иди по ней.
Если ты устанешь от жажды,
Я ручьем обернусь однажды, -
Подойди, наклонись, испей.
Если ты отдохнуть захочешь
Посредине кромешной ночи,
Все равно -
В горах ли, в лесах ли, -
Встану дымом над кровлей сакли,
Вспыхну теплым цветком огня,
Чтобы ты увидал меня.
Всем, что любо тебе на свете,
Обернуться готова я.
Подойди к окну на рассвете
И во всем угадай меня.
Это я, вступив в поединок
С целым войском сухих травинок,
Встала лютиком у плетня,
Чтобы ты пожалел меня.
Это я обернулась птицей,
Переливчатою синицей,
И пою у истока дня,
Чтобы ты услыхал меня.
Это я в оборотном свисте
Соловья.
Распустились листья,
В лепестках — роса.
Это — я.
Это — я.
Облака над садом...
Хорошо тебе?
Значит, рядом,
Над тобою — любовь моя!
Я узнала тебя из многих,
Нераздельны наши дороги,
Понимаешь, мой человек?
Где б ты ни был, меня ты встретишь
Все равно ты меня заметишь
И полюбишь меня навек.
-----
А наши судьбы, помыслы и слава,
мечты, надежды, радость и беда -
сейчас еще расплавленная лава,
текущая в грядущие года.
Ничто не затеряется, не сгинет,
и эта лава, наших судеб сплав,
от дуновенья времени остынет,
прекраснейшие формы отыскав.
Возникнут многозвучные поэмы,
томов бессмертных непреклонный ряд.
В них даже те из нас, что нынче немы,
взволнованно дыша, заговорят.
За глубину их, зрелость, безупречность
их в собственность охотно примет
вечность
сокровищ мира бережная мать -
и классикой велит именовать.
Но рядом с ними будет жить веками
тот первый мастер, что в избытке сил
живую лаву голыми руками
брал, обжигаясь, и лепил.
Осень только взялась за работу,
только вынула кисть и резец,
положила кой-где позолоту,
кое-где уронила багрец,
и замешкалась, будто решая,
приниматься ей этак иль так?
То отчается, краски мешая,
и в смущенье отступит на шаг…
То зайдется от злости и в клочья
все порвет беспощадной рукой…
И внезапно, мучительной ночью,
обретет величавый покой.
И тогда уж, собрав воедино
все усилья, раздумья, пути,
нарисует такую картину,
что не сможем мы глаз отвести.
И притихнем, смущаясь невольно:
что тут сделать и что тут оказать?
…А она нее собой недовольна:
мол, не то получилось опять.
И сама уничтожит все это,
ветром сдует, дождями зальет,
чтоб отмаяться зиму и лето
и сначала начать через год.