Грустят покинутые гнёзда,
Продутые ветрами южными,
На ветлах, скованных морозом,
Пустые,
Никому не нужные.
Ещё недавно мокрым утром
Жильцы их шумные покинули,
Им холодно,
Им неуютно,
Как будто взяли –
Душу вынули.
И, может, их в апреле розовом
Не вспомнят те,
Что были дороги.
Но грезятся озябшим гнёздам
Птенцы любви
И крыльев шорохи.
Я знаю, ты меня поймёшь,
Моя изба с ржаною крышею,
Откуда в мир тревожный
Вышел я.
Ты всё меня, наверное, ждёшь?
Всё так же дорог я тебе?
Ты по ночам мне будешь сниться –
С крыльцом,
С гнилыми половицами,
С коньком железным на трубе.
Ты устарела для гнезда,
Продутая ветрами вьюжными,
Давно безлюдна и пуста –
Осела,
Никому не нужная.
Я в молодости был взъерошен,
Я был какой-то переверченный.
Простите, женщины хорошие,
Меня любившие доверчиво.
Сейчас себя мне больно слушать.
Казнюсь раскаяньями поздними.
И кажутся мне
Ваши души
Покинутыми мною
Гнёздами.
Но и от вас,
Но и от вас
В моей душе бывали трещины,
Вы уходили в горький час
С надменною улыбкой,
Женщины.
Утрат не возместит вино.
Не раз душа моя тревожная
С гнездом, покинутым давно,
Была печально
В чём-то схожая.
Мечталось:
Юность никогда
Не отшумит во мне, мятежная,
И вот, далёкие года,
Я вам кричу сегодня с нежностью:
"Вернитесь,
Вы меня покинули,
Как будто взяли –
Душу вынули!"
Стихи мои,
О чём печаль?
И вы судьбы своей не минете:
Вот только вас отдам в печать –
И навсегда меня покинете.
Смотрю, ревнуя и страдая,
Я на ушедшее прощающе.
Ведь все мы что-то покидаем
В самих себе
И в окружающем…
Я говорю озябшим гнёздам:
"И вы кому-то были дороги.
Пусть снятся вам
В ночи морозной
Птенцы любви
И крыльев шорохи".
---
В избе свежо.
Я лег, не раздеваясь,
Кроватью мне - широкая скамья.
В постели спит хозяйка молодая,
Такая ж одинокая, как я.
Отброшено небрежно одеяло,
И видно сквозь редеющую мглу,
Как дышит грудь…
И вдруг затосковал я
По женскому забытому теплу.
Я тихо встал.
Прошел зачем-то в сени,
Свернул цигарку… Видно, не уснут
Раздался вздох:
- Солдат, а мой-то Сеня
Сейчас в окопе мерзнет где-нибудь.
В ее словах не слышалось укора,
А я краснел в махорочном дыму,
Как будто бы хотел,
Подкравшись вором,
Украсть принадлежащее ему.
Но что ответить женщине - не знал я.
Сказал:
- Ты жди, и он придет в семью. -
И снова лег, разбитый и усталый,
На жесткую, холодную скамью.
---
Я помню:
Между немцами и нами
Упал, подбитый нашими стрелками,
Кочевник-гусь, тянувшийся на юг.
И немец встал
И твёрдыми шагами
Пошёл к нему.
И перестрелка вдруг
Затихла. Были все поражены:
Что это – вызов?
Храбрость показная?..
Он поднял птицу,
А она – живая,
Взмахнула крыльями январской белизны.
Мы думали
Обратно повернёт.
А он, как с флагом,
С этой птицей белой
Рванулся к нам на солнечный восход.
Но выстрел вслед –
И птица отлетела...
---
Друзья сказали,
Что я пал в бою.
И наш любимец, наш весёлый писарь,
Смахнув слезу,
Взглянул на ротный список
И вычеркнул фамилию мою.
А я приполз,
А я приполз к утру
К нему в блиндаж,
И вместе мы уснули...
Я почему-то верю, что умру
От радости, а вовсе не от пули.
---
Я присел на снегу отдохнуть.
И ведь надо же было случиться:
Разорвался снаряд –
И на грудь
Мне в испуге шарахнулась птица.
Я рукой снегиря заслонил.
Неразумный,
А вот, поди ты,
Он меня
О спасенье просил
И искал у меня
Защиты.
---
Поедем, Муза, в Волгодонск,
Поговорим с Цимлянским морем,
Играющим в степи лазоревой,
Окатимся живой водой.
Там в волны смотрятся сады,
И лозы буйствуют в цветенье.
На дне – развалины селений,
Веков следы…
Идут суда над Белой Вежей,
Где князь-воитель
Святослав
Смирил мечом в степи безбрежной
Кочевников разбойный нрав…
Я эту степь не позабыл
В пурге ромашковой,
В ухабах,
Со скифской каменною бабой,
С кругами ястребиных крыл.
С апрельскими сквозными зорями,
Когда не жмёшь на тормоза, –
И вдруг – аж дух замрёт –
Лазорево
Степь разом ринется в глаза.