Лев Горнунг. Встреча за встречей.
На рубеже 1919–1920 гг. я впервые заинтересовался современной поэзией, когда мне попались книги Валерия Брюсова, Константина Бальмонта. Я увлекся ими и выписывал оттуда многие стихи. Но самое сильное впечатление у меня было, когда я прочел книгу стихов Н. Гумилева – "Колчан". Поэзия Гумилева надолго вытеснила из моей головы всех остальных поэтов. Я искал его стихи и стал собирать его сборники. С тех пор и другие ленинградские поэты стали мне ближе московских символистов. Это были Ахматова, Мандельштам и ранний Блок.
Знакомство с Анной Ахматовой зародилось еще в 1924–1925 гг. С самого начала у нас установились теплые и даже дружеские отношения, которые продолжались в течение 40 лет, до конца ее жизни. Конечно, для самой Ахматовой я мог быть только одним из многих ее почитателей, с моей же стороны было особенно сильно увлечение и ею самой, и ее стихами и еще своей личной близостью к Гумилеву.
20.XI.1929.
Послал Анне Андреевне в Ленинград недавно написанное и посвященное ей стихотворение – воспоминание о моей первой поездке в ее город.
Ленинградке
Нам редко видеться дано,
Но наша встреча не случайна,
Значенье прежних дней темно,
А город Ваш – все та же тайна.
Я помню мартовский закат
И звезды в небе лиловатом,
И опустелый Летний сад,
И памятник перед Сенатом.
Четыре дня, но до сих пор
Я вижу их, как на ладони, –
Вокзал, и Невский, и простор,
И Клодта вздыбленные кони.
А завтра солнце в синеве,
А к ночи полосы сияний,
И наша встреча на Неве
При лунном блеске снежных зданий.
И будто в воздухе гроза,
И рядом чья–то тень, сурова,
И чьи–то скошены глаза, –
Но пусто вдруг – и снова, снова...
И это все, чтоб – верный страж –
Пока года гремят, как танки,
Всю жизнь я помнил профиль Ваш
И дом старинный на Фонтанке.
1929
Подражание Георгию Иванову
На неудачи в стиле не взирая
И подходящего не находя штриха,
Сады еще неведомого рая
Я ясно вижу в поисках стиха.
В них дышится и счастьем и прохладой,
И постоянством неги неземной.
В них счастье называется усладой
И осень заменяется весной.
В них золото сгоревшего заката
Прозрачнее расплавленной слюды,
В них радуги из чистого агата
И ослепительно сверкающие льды.
Из облаков встает волшебный замок -
Жилище неразгаданных миров.
В нем хор переливающихся рамок
Походит на павлинее перо.
Я слышу тающие звуки лиры
И пение божественных Харит.
Звенят в руках архангелов секиры
И колокол мелодией звучит.
Но это длится только миг единый,
Вот снова прежняя знакомая стена,
В окно виднеется кремлевская твердыня
И белокаменно-московская луна.
1921
На облака ложатся тени,
И ветер - словно легкий тюль,
И золото зеленой лени
С лазури шлет к земле июль.
Мгла летнего тепла пролилась
В расплавленные зеркала
И в них случайно отразилась -
Так ослепительно бела.
1922
Лев Горнунг оставил воспоминания о людях, с которыми ему довелось встречаться и дружить: Максимилиан Волошин, Петр Зайцев, София Парнок, Борис Пастернак, Сергей Шервинский, Арсений Тарковский, Густав Шпет, Александр Гедике…
Марина Тарковская. Я могу говорить...
Примерно в 1931 году Лев Горнунг стал заниматься фотографией. У него есть удачные снимки А. Ахматовой, А. Кочеткова, Б. Пастернака, С. Шервинского. Нам повезло. На протяжении многих лет Л. Горнунг фотографировал наше семейство в Москве, на Волге, в Тучкове. Составилась как бы фотохроника, действующими лицами которой были наши родители, бабушка и мы, дети. Многие фотографии, с детства изученные нами до малейшего штриха, до травинки, превратились впоследствии в кадры "Зеркала": мама сидит на слегах ограды, пьет из колодезного ведра, полощет белье на речке, и мы - остриженные наголо, чтобы не обовшивели в деревне и чтобы "голова дышала". Реалии, окружавшие нас в детстве, возродились на экране и наполнились глубоким смыслом бытия...
Андрей Тарковский использовал снимки Льва Горгуна при работе над фильмом «Зеркало». По мнению сестры режиссёра Марины Тарковской, сделанные Горнунгом кадры из жизни их семьи стали импульсом к созданию братом фильма, а кадры на фоне старинного семейного зеркального шкафа повлияли на название картины (первоначально предполагалось название «Белый-белый день»). В процессе работы Тарковский не раз обращался к фотографиям Горнунга — по его заказу «Мосфильм» приобрёл у фотографа негативы снимков.
"Многие фотографии, с детства изученные нами до малейшего штриха, до травинки, превратились впоследствии в кадры «Зеркала»: мама сидит на слегах ограды, пьёт из колодезного ведра, полощет бельё на речке, и мы — остриженные наголо, чтобы не обовшивели в деревне…"— Марина Тарковская.
Разумеется, в фильме «Зеркало» отразился весь художественный и новаторский опыт Тарковского, но очевидно и то, что снимки Льва Владимировича вдохновляли режиссёра при работе над фильмом.
Закат. М. И. Тарковской.
В голубой колодец дня
Изошло огнем светило.
Солнце, солнце, ты меня
Тяжким зноем напоило.
Спелым яблоком загар
Охватил сухую кожу,
Обмороком чёрных чар
Чадный день склонился к ложу.
Там, за лесом, в облака —
В пышно-розовые грозди
Ржавой памятью тоска
Заколачивает гвозди.
А пылающая твердь
Все прозрачней от сгоранья —
Разве это только смерть? —
Это праздник умиранья!
Арсению Тарковскому.
Я задыхаюсь. Воздух раскалён.
Глухой огонь охватывает тело,
Гнетёт мой дух. Но углем тлеет он,
Кипит водой, и мукам нет предела.
И мысль кипит, и всё наедине
В самом себе мятётся чёрный разум,
И света ждёт, и бредит в тяжком сне,
И сквозь себя прозревшим смотрит глазом.