«Напрасно в дни великого совета, Где высшей страсти отданы места, Оставлена вакансия поэта: Она опасна, если не пуста» —

Борису Пильняку

Иль я не знаю, что, в потемки тычась,
Вовек не вышла б к свету темнота,
И я - урод, и счастье сотен тысяч
Не ближе мне пустого счастья ста?

И разве я не мерюсь пятилеткой,
Не падаю, не подымаюсь с ней?
Но как мне быть с моей грудною клеткой
И с тем, что всякой косности косней?

Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.

Стихотворение первоначально называлось ""Другу" И вошло в сборник "Поверх барьеров" (раздел "Смешанные стихотворения") при его переиздании в 1931 году. Оно представляет собой диалог поэта с современной ему эпохой: поэт чувствует веление времени, понимает неуместность стихов как выражения чувств отдельной личности в пору диктатуры масс, когда "счастье сотен тысяч" считается выше "пустого счастья ста". Но тем не менее он утверждает право поэта на то, "что всякой косности косней" - право говорить только от себя и за себя.

Смысл последней строфы разъясняют следующие слова из автобиографического очерка Бориса Пастернака "Люди и положения": "Были две знаменитые фразы о времени. Что жить стало лучше, жить стало веселее и что Маяковский был и остался лучшим и талантливейшим поэтом эпохи. За вторую фразу я личным письмом благодарил автора этих слов, потому что они избавляли меня от раздувания моего значения, которому я стал подвергаться в середине тридцатых годов, к поре Съезда писателей. Я люблю свою жизнь и доволен ей. Я не нуждаюсь в ее дополнительной позолоте. Жизни вне тайны и незаметности, жизни в зеркальном блеске выставочной витрины я не мыслю". "Знаменитые фразы" принадлежат Сталину. После смерти Маяковского на роль "лучшего и талантливейшего поэта эпохи" власти активно пытались выдвигать Бориса Пастернака, ожидая от него в качестве "благодарности" не только лояльности к ним, но и прямого служения существующему режиму. Пастернак понимал, сколь тягостно положение "первого поэта" и всячески открещивался от подобной "милости". Последние строки имеют двоякий смысл: во-первых, "вакансия поэта", то есть официальная должность "первого поэта" опасна, если тот, кто ее занимает, убивает в себе природный талант. Во-вторых же, она, скорее всего, всегда пуста, ибо убивает самого поэта, как это случилось незадолго до того с Владимиром Маяковским. Борис Андреевич Пильняк (наст, фамилия Вогау, 1894-1938) - один из близких друзей Бориса Пастернака, замечательный прозаик, не раз подвергавшийся гонениям, в конце концов репрессированный и расстрелянный.

Сборник "Второе рождение" (1932). В сборник вошли стихотворения 1930-1931 годов. Он знаменовал собой возвращение Пастернака к лирическому творчеству, от которого тот почти отошел в период кризиса и художественных поисков в области эпических форм. Непосредственным импульсом к написанию большинства стихотворений стал разрыв поэта с его первой женой и его женитьба на Зинаиде Николаевне Нейгауз. "Второе рождение" - всеобъемлющая формула в художественном мире Пастернака, обозначающая особое состояние души, когда под воздействием сильного потрясения (любовь, вернувшееся вдохновение и т. п.) поэт как бы заново открывает для себя мир, заново рождается как лирик.

"Повесть непогашенной луны" Пильняк посвятил моему деду, за что дед получил выговор по партийной линии

Период ленинского реформаторства закончился мятежом правой оппозиции, вслед за которым наступил недвусмысленный и явный сталинский зажим, с высылкой Троцкого, канонизацией вождя и полным содержательным отрицанием его реформ. Реставрация Империи шла полным ходом. Именно об этой ситуации — судя по всему, Пастернаком ясно осознававшейся,— написано стихотворение «Борису Пильняку», датированное тем же тридцать первым годом:
Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.
Впоследствии, даря оттиск поэту и собирателю автографов Алексею Крученых, Пастернак сделал расшифровку: «она опасна, когда не пустует (когда занята)». Опасна и для власти, и для поэта. Эта строфа свидетельствует о понимании Пастернаком типологии российской истории: в самом деле, в эпоху «зажимов» всегда предусматривается вакансия Главного Поэта, противостоящего власти, присваиваемого ею и уравновешивающего ее. Сильный и единоличный лидер предполагает наличие такого же сильного и одинокого оппонента в литературе. При Николае эту роль играл Пушкин. И Пастернак понял, кем хотят заполнить вакансию теперь.
Он годился, как никто. И не только потому, что не было равных ему по таланту, и не потому даже, что аналогии с Пушкиным звучали уже в полный голос — восторженные читательницы отмечали, что он так же смугл, так же порывист, и даже те же негритянские губы!— а прежде всего потому, что не ассоциировался с предыдущим периодом бурного реформаторства, был тогда несколько даже в стороне. Напомним, что Пушкин попал в ссылку именно при либеральном Александре I, а при Николае был из нее возвращен и обласкан. Для периода зажима и глобального похолодания нужен был поэт, ориентированный на традицию, на классические образцы,— поэт имперского звучания и масштаба. Все взоры обратились на Пастернака, и этим он был весьма смущен. Для полноты сходства недоставало только повышенного внимания Сталина к Зинаиде Николаевне — но история работает тоньше и до буквальных аналогий не опускается. Хорошо и то, что оба в тридцатом году (с разницей в сто лет) женились на красавицах с одинаковыми отчествами.

"Быть может вам не нравятся романы Пильняка; он, может быть, несимпатичен вам, но если вы до такой степени ослепли, что не видите, какой огромный он дает материал реальных наблюдений и в каком рельефном сочетании..." А. В. Луначарский

У каждого правда СВОЯ... Она гильотина и трон... ложатся под нож ИМЕНА, из тех, кто с душою рожден... С монаршьего места взирает властитель... не ведает он: история выбирает того, кто ГЛАГОЛОМ ЗАЖЖЕН...

» —
Как понимать обрыв?