В 1957 Даниил Данин издал книгу публицистических очерков "Для человека" и "Добрый атом". Книга "Добрый атом" представляет собой рассказ о научном подвиге учёных-атомщиков в СССР. В 1961 вышла его книга "Неизбежность странного мира" - повествование о современной физической картине мира, основанной на теории относительности и квантовой механике. Она была признана классикой научно-художественной литературы.
Д. Данин искал и формулировал литературно-теоретические основы научно-художественного творчества, что нашло отражение в эссе "Жажда ясности". Основу эссе составляло утверждение, что научность и художественность могут образовывать жизнеспособного "кентавра", союз "формулы и образа". Такое понимание научно-художественного творчества ярко проявилось в книгах Данина - жизнеописаниях великих физиков 20 в.: "Резерфорд"и "Нильс Бор".
-----
Я твержу себе - не забудь,
в душе сбереги навсегда
горький, осенний,
счастливый путь,
убегающий в никуда!
Мы шли бездорожьем.
Пожары. Набат.
В горле сухой комок.
Казалось, кровавый татарский закат
приходит теперь - на Восток!
Мы не знали, где Родина.
Может быть, там -
за грядой золотых лесов,
за степью, катящейся к небесам,
за мёртвой стеной облаков.
А может, нет её и вдали:
предана, пленена?
Мы были готовы до края земли
шагать и искать - где она?
Тем он и горек был, этот путь,
что были всегда впереди
только пристанища - "Отдохнуть!"
Да веления сердца - "Иди!"
Нас ждали не в этих,
так в тех лесах,
неравные, злые бои.
И навек прозвучало в моих ушах
молитвенное, томящее
"Ах, жалкие вы мои!"
И отныне - по осени, по весне
средь чёрных нагих полей,
как призрак будет являться мне
человек, оставленный наедине
с обнажённой душой своей.
Тем он и счастлив был, этот путь,
что впервые за тысячу лет
мне сердце своё довелось окунуть
в библейское озеро Бед.
И сердцу теперь навсегда нестрашны
природа, история, ночь.
Безумного лета живые сыны,
мы даже на пепелищах войны
сумели войну превозмочь!
1942
Я живу как в цыганском гаданье:
дальний путь да казённый дом.
С тихой горечью расставаний
ни расстаться, ни жить вдвоём.
Вот ложится, суля военным
перемену любви и мест,
несчастливый цветок сирени
в чёрной рюмке - трефовый крест.
Вот по коннику косяками
пики-вороны вслед летят.
Бабы с ласковыми глазами
так безжалостно ворожат!
И жалеют, и всё судачат,
над судьбою моей крушась,
будто в картах и впрямь маячит
всё, что жизни пророчит страсть.
Так безнадёжен был этот вечер,
шедший в дом изо всех щелей!
Нам напомнило солнце за речкой
медленного туза червей.
И показалась изба полустанком.
Там на платформе у грязных стен
тени смиряли закат, как цыганку,
вдруг возомнившую: Я - Кармен!
А я, смущённый, кричал - "Сначала!
Пусть я буду король бубён!"
Стихли бабы, одна сказала:
- Бабоньки, милые! Он - влюблён!
Одна повела молодыми плечами
и, косынку стянув сильней,
так поманила меня глазами,
будто счастье скрывалось в ней!
…Не любовью, а состраданьем
утешала она. А потом
прошептала мне на прощанье:
- Успокоишься, друг, письмом.
Вся Россия теперь в гаданьи -
дальний путь
да казённый дом.
1943
Весенние мои метелицы
горькая соль дорог!
Еду, а в поле светится
давнего огонёк.
Весенние мои гололедицы -
последние злые снега.
Всё ещё, всё не верится
будто судьба строга.
Весенние мои распутицы -
военного марта вода.
Видятся все, все любятся
ушедшие навсегда.
Весенние мои бессонницы -
печальные вздохи земли.
Все так же неистово помнятся,
и как грешницы,
как паломницы
богу Грядущего молятся
оставленные вдали!
1943
Кричит петух на Болховской дороге.
Вправленный в туманный ореол,
летит, как в сказке,
по холмам отлогим
предутренний мерцающий Орёл.
Остановись на каменном пороге!
Прислушайся:
в светлеющей ночи
кричит петух на Болховской дороге.
Ты поклонись ему, живому, в ноги.
С бессонным сердцем крик его сличи!
1943