Прозаик, поэт Борис ГОРЗЕВ (30 мая 1944—2015) —автор ряда книг: «За Ойкуменой», «Пушкинские истории», «Тёплый переулок»,

Круг воды, круг земли, круг любви

А еще в этом мире есть безлюдье.
И если в него поместить лес
с живыми птицами, снующими до небес,
а также озеро, где, как в блюде,
стоит голубая рыба, шевелящая плавниками,
и этот единственный звук переваливается через камни,
уплывая в уходящую из озера реку,
а она, в свою очередь, подобно эху,
растворяется в небе (была - и нет),
оставляя влажный, неяркий свет,
возвращающийся в озеро, где стоит голубая рыба,
знающая что-то такое, что мне не дано,
вот если все это сложить, получится стихотворение,
ибо
любовь - это только оно.
-
А еще, нацедив акварель
и себя возомнив барбизонцем,
свой этюдник раскроет под солнцем
тот же самый, что в детстве, апрель.
Будет сбоку церковка видна
в светотени прозрачных акаций.
Сколько правд? Может, две, может, двадцать.
Только истина - эта - одна.
Круг воды, круг земли, круг любви -
всё венок из созвучий сонета.
Вновь апрель. Значит, истина эта:
мы бессмертны. Не бойся, живи.
-
А еще, если пройти сквозь некрополь
и дальше отмерить долгие версты,
откроется место, где живет черный тополь,
в котором плавают звезды.
Там пахнет недавно утихшей грозой
и давно не чищенной медью
лунного блюда, совершающего дозор,
который, впрочем, никому не заметен:
ходи себе, служивое, коли охота!..
Так тихо, что даже слышно, как гудит собственная аорта.
Лишь тяжкая капля в траву
падает, напоминая,
что еще я живу
и жизнь эта еще земная…
Приди сюда, сядь. Ни окрик, ни вопль.
“А это что? ” - спросишь. “А это моя аорта гудит”, -
здесь, где живет черный тополь
и лунное блюдо делает вид,
что видит, как мы наконец занялись стихосложеньем
наших тел, исходящих соками,
и две спины - золотистыми мишенями
то ли для звезд, то ли капель, падающих свысока.
-
Июль. Качалка. Лень страниц.
Цветастых пряж клубок.
И шепот спиц, и старый шпиц
свернувшийся у ног.
Щекотит лапками оса
подсохнувший люпин.
Закат. Янтарные леса.
Качалка. Пряжа. Сплин.
К исходу дня остывший жар,
неспешных дел итог.
И шепот спиц, и пряжи шар,
и старый шпиц у ног.
Еще немного, полчаса -
и засинеет даль,
уснет оса, найдет роса,
и ты накинешь шаль.
Шальные всполохи зарниц,
реки молочный пар,
и в сумерках не сходит с лиц
светящийся загар.
Без слов заветных, по глазам
приму ответный зов,
и мне откроется Сезам -
мои же кровь и кров.
На королевство без границ
опять короновать,
упавши ниц! И старый шпиц -
за нами, под кровать!
Как нас с тобой запечатлеть,
чтоб любоваться встарь:
достать ли золотую клеть?
впечатать ли в янтарь?
Вот это: лето, лень страниц,
где ссохся колосок,
закат, качалка, старый шпиц,
свернувшийся у ног,
то нетерпенье в полчаса,
те стоны в полусне,
и ты - как в янтаре оса -
впечатана во мне,
тот ленный вздох усталых крыл,
тот взгляд через плечо,
и плавящий ресницы пыл,
и шепот: “А еще! ”
Кому же - Богу ль, Сатане
заглядывать в глаза
за этот стих, где ты во мне -
как в янтаре оса!
--
Всякий конец означает чему-то начало.
Море качало. Чайка кричала возле причала.
Чайник с продавленным боком пыхтел у кострища.
Ослик с мерцающим оком. Смолистые днища
старых баркасов с наростами мидий. Сухо и пряно.
С юга - Ливадия, с севера - Лидия, истина - прямо.

Может, два шага осталось. А может, без толка
плыть - не доплыть, обогнув океаны два раза.
Всякий конец означает начало, но только
там же, в начале, придет и конечная фраза.

Сухо. Февраль. Миндалем еще не зацветали
пелопоннесские склоны. Сухо и пряно.
С юга - Ливадия, с севера - Лидия, истина - прямо.
Мальчик Гомер примеряет на вырост сандалии.
--
Что ты ищешь в светлой глубине
с аквалангом на пиратском дне?
Вылезаешь, разбираешь черепки,
звякнут заскорузлые монеты…
Это не монеты, это - Антики стихи.

Был гекзаметр, а я плету хорей.
Всяк плетёт, чего ему добрей.
Пусть оно на дне погребено -
будет миф, сказанье или сага.
На веревке полотенце вместо флага.
Заработали на хлеб и на вино.

Господин декадент, Вы бы мне написали лучше, в каком году скончался Евгений Лосев, автор биографии Филиппа Миронова. У меня вот при поиске всякая ерунда получается. А мне это реально надо.

Убить!)

«За Ойкуменой» - шедевр!