РАЗМИНКА: «Мелко, мелко, как из сита, В тарантас дождит туман, Бледный день встаёт сердито, Не успев стряхнуть дурман…»:

Иннокентий Анненский «Трилистник из старой тетради»
2. Картинка

Мелко, мелко, как из сита,
В тарантас дождит туман,
Бледный день встает сердито,
Не успев стряхнуть дурман.

Пуст и ровен путь мой дальний…
Лишь у черных деревень
Бесконечный все печальней,
Словно дождь косой, плетень.

Чу… Проснулся грай вороний,
В шалаше встает пастух,
И сквозь тучи липких мух
Тяжело ступают кони.

У И. Анненского нет самодовлеющего мифа, только его элементы он использует для материализации символа. И. Анненский отвергает конкретику в стихах и ясность и яркость образов. Поэт создает свой мир, он не бытописатель: «...кому будет нужна философия без системы, а тем более стих, отказавшийся быть личным, иррациональным, божественно неожиданным?». Действительно «божественно неожиданны» были трилистники и складни, которые с разных проекций освещали одно и то же.
Огромную значимость в поэтическом мире Анненского имеет понимание сопоставления духовного и материального мира. Ставшее уже классическим по отношению к образной системе Анненского определение Л. Гинзбург «вещный мир» обозначает то, что «вещи» в его стихах легко приобретают значение символов, а поэтические символы внезапно «материализуются», обнаруживая свое грубо натуралистическое содержание.

Иннокентий Анненский. Лилии
Падение лилий

Уж черной Ночи бледный День
Свой факел отдал, улетая:
Темнеет в небе хлопьев стая,
Но, веселя немую сень,
В камине вьется золотая
Змея, змеей перевитая.
Гляжу в огонь – работать лень:
Пускай по стенам, вырастая,
Дрожа, колеблясь или тая,
За тенью исчезает тень,
А сердцу снится тень иная,
И сердце плачет, вспоминая.

Шарль Бодлер. Сплин
пер. Иннокентия Анненского

Бывают дни – с землею точно спаян,
Так низок свод небесный, так тяжел,
Тоска в груди проснулась, как хозяин,
И бледный день встает, с похмелья зол,

И целый мир для нас одна темница,
Где лишь мечта надломленным крылом
О грязный свод упрямо хочет биться,
Как нетопырь, в усердии слепом.

Максимилиан Волошин. Париж
С Монмартра

Город бледным днем измучен,
Весь исчерчен тьмой излучин,
И над ним издалека –
По пустыням небосклона,
Как хоругви, как знамена,
Грозовые облака…
И в пространствах величаво,
Властной музыкой звуча,
Распростерлись три луча,
Как венец…
(Твой образ – Слава!)
И над городом далече
На каштанах с высоты,
Как мистические свечи,
В небе теплятся цветы…

Андрей Белый. Кубок метелей

Облак проплывал и бросал в тень горсти зарниц.
Бледный день наплывал и гасил горсти созвездий.
И стаи брызнувших стрекоз ослепительной тучкой в пространствах летели в бледнеющей сини ночи: то стаи далеких ангелов испуганным отрядом с уступов тучи слетали в загоревшейся ясной заре.

Эллис. К. Б. Р.

О черной бездне зла, о том, как много слез,
Не строки скучные, тебе сказала скрипка,
И за вопросом встал мучительный вопрос...
И потому загадочна порой твоя улыбка...

о ярче счастья дни, а грусти дни бледней,
И все страдания давно душа простила,
И много сумрачных, осенних, серых дней
Ты мне улыбкою одной позолотила.

Федор Сологуб

День сгорал, недужно бледный
И безумно чуждый мне.
Я томился и метался
В безнадёжной тишине.

Я не знал иного счастья, –
Стать недвижным, лечь в гробу.
За метанья жизни пленной
Клял я злобную судьбу.

Саша Черный. На лыжах

Ах, быть может, Петербурга
На земле не существует?
Может быть, есть только лыжи,
Лес, запудренные дали,
Десять градусов, беспечность
И сосульки на усах?
Может быть, там, за чертою
Дымно-праздничных деревьев,
Нет гогочущих кретинов,
Громких слов и наглых жестов,
Изменяющих красавиц,
Плоско-стертых серых Лишних,
Патриотов и шпионов,
Терпеливо робких стонов,
Бледных дней и мелочей?..

В подлунном парке сонно ноют сверчки,
на шее неба -- не то ожерелье, не то монисто;
нет, скорее, звёзды похожи на перламутровые зрачки
плывущего кокаиниста.

И не ночь это вовсе, а жидкие сумерки с молоком --
между вечером и утром не отыскать зазора;
в такую пору, должно быть, приятно бродить с отточенным тесаком
на манер Фредди Крюгера или Маски Зорро.

Пруд затянут ряской, драной, как у попика после встречи с безбожной толпой,
глубина по колено -- шлёпай себе Спасителем без опаски до середины;
пожалуй, сподручнее прихватить бредень, а не топор:
говорят, здесь водятся карликовые болотные ундины.

Мордочка морщинистая, волосья спутаны, глазёнки зыркают зло,
если цапнет за палец, человек покрывается рыбьею чешуёю;
так что лучше не лапать руками, а глушить эту тварь веслом,
а затем приручить и жить одной счастливой семьёю.

В этом захолустном, убогом, забытом временем городке
аборигены так и плодятся, не просыхая ни на мгновение;
а в конце жизни тихо вешаются на крепко вбитом в стену крюке…
Надо бы разжиться веслом; я здесь останусь, наверное.

Мелко, мелко, как из сита,
В тарантас дождит туман.
Ты, Людмила, непривита?
Пусть ипёт тебя Руслан.

Пуст и ровен путь мой дальний...
Лишь у черных деревень
Бесконечный, всё печальней,
Пидр с прививкой "Гамалей".

День встаёт, и солнце втало,
Засияло всё кругом,
Нам сердиться не пристало,
Может, как-нибудь потом.

Мелко, мелко, как из сита,
В тарантас дождит туман,
Бледный день встает сердито,
Не успев стряхнуть дурман.

Пуст и ровен путь мой дальний...
Лишь у черных деревень
Бесконечный всё печальней,
Словно дождь косой, плетень.

Чу... Проснулся грай вороний,
В шалаше встает пастух,
И сквозь тучи липких мух
Тяжело ступают кони.

Но узлы седых хвостов
У буланой нашей тройки,
Доски свежие мостов,
Доски черные постройки -

Все поплыло в хлебь и смесь, -
Пересмякло, послипалось...
Ночью мне совсем не спалось,
Не попробовать ли здесь?

Иннокентий Анненский Трилистник из старой тетради