Книга третья. Часть шестая. Глава II
— Ты об чём хочешь толковать? — нетерпеливо, хмурясь, спросил Григорий.
— Обо всём. — Петро как-то виновато и вымученно улыбнулся, закусил углом рта пшеничный ус. — Время, Гришатка, такое, что, может, и не свидимся…
Неосознанная враждебность к брату, ужалившая было Григория, внезапно исчезла, раздавленная жалкой Петровой улыбкой и давнишним, с детства оставшимся обращением «Гришатка». Петро ласково глядел на брата, всё так же длительно и нехорошо улыбаясь. Движением губ он стёр улыбку, — огрубел лицом, сказал:
— Ты гляди, как народ разделили, гады! Будто с плугом проехались: один — в одну сторону, другой — в другую, как под лемешом. Чёртова жизня, и время страшное! Один другого уж не угадывает… Вот ты, — круто перевёл он разговор, — ты вот — брат мне родной, а я тебя не пойму, ей-богу! Чую, что ты уходишь как-то от меня… Правду говорю? — и сам себе ответил: — Правду. Мутишься ты… Боюсь, переметнёшься ты к красным… Ты, Гришатка, до се себя не нашел.
— А ты нашёл? — спросил Григорий, глядя, как за невидимой чертой Хопра, за меловой горою садится солнце, горит закат и обожжёнными чёрными хлопьями несутся оттуда облака.
— Нашёл. Я на свою борозду попал. С неё меня не спихнешь! Я, Гришка, шататься, как ты, не буду.
— Хо? — обозлённую выжал Григорий улыбку.
— Не буду!.. — Петро сердито потурсучил ус, часто замигал, будто ослеплённый. — Меня к красным арканом не притянешь. Казачество против них, и я против. Суперечить не хочу, не буду! Да ить как сказать… Незачем мне к ним, не по дороге!
— Бросай этот разговор, — устало попросил Григорий.
Итак,
