Так что византийский вклад был основан на крепкой почве художественных традиций славян и обусловил творческую переработку привнесенных греческих традиций вкупе с самобытностью русской культуры. Таким образом, русские люди с высокоразвитым и очень требовательным чувством прекрасного с честью использовали художественную систему, созданную Византией. А чувство это проистекало из особого мироощущения древних славян, из их уникального менталитета. А истоком такого особенного мироощущения был культ природы, с которой была связана и от которой зависела жизнь древних славян. Да и языческая мифология их не была такой конкретной, как, например, античная.
Их «религия природы» не осложнялась особой рассудочностью, не подкреплялась философскими измышлениями. Они были, как дети, юны духом, по-детски восприимчивы, наивны и простодушны. Поэтому в древние византийские традиции так гармонично влились русские народные с их добрыми и жизнелюбивыми устремлениями. Исходя из этого, русская культура несравненно демократичнее византийской. В ней нет строгости и суровости. Отсутствует свойственная восточному христианству пассивная созерцательность, а вместо нее – эмоциональный и лирический подход к религии. Ослабилось, по сравнению с византийскими канонами, и аскетическое начало, зато усилилась яркость красок, звонких и радостных, смягчился ритм линий, добрые лики на иконах приобрели умиленность, а не суровость, как в византийской иконописи, образ божества стал доверительным, интимным. В византийских формах русские творцы сумели увидеть их эллинистическую сердцевину и блестяще использовать ее в создании нового, уникального художественного мира, оригинального и неповторимого.
Во Владимире есть Дмитриевский собор. В нем уцелели фрески росписи, изображающие «Страшный суд». Над ними работал, судя по всему, греческий художник. И вот что заметили исследователи: византийскую суровость и аристократическую недоступность образов вдруг сменяют их добродушная интимность, подкупающая задушевность. И уже в чисто русском облике видится певучая линейная декоративность, которая выдала вмешательство русского мастера, его пробные шаги в искусстве монументальной живописи. Ну, не может же он, имея русский народный менталитет и опыт, отказаться от любезного его душе народного разноцветья и теплоты. И Страшный суд в воображении древнерусского художника – это уже не кара Божья, а покаяние, прощение, согласие душ, осиянных Господней любовью.
http://www.ote4estvo.ru/stanovlenie-russkoj-gosudarstvennosti/1489-vliyanie-vizantiyskoy-kultury-na-rus.html
