Философское значение рассказа Толстого "После бала". и почему?

Основным “объектом” рассказа является внутреннее чувство героя, его ощущение мира. Как же меняется это чувство на протяжении всего рассказа? Итак, сначала герой влюблен, но не просто, не “как обычно”, а “сильно влюблен”. И мир видится им сквозь призму этой влюбленности: ” Бал был чудесный: зала прекрасная, с хорами, музыканты — знаменитые в то время крепостные помещика-любителя, буфет великолепный и разливанное море шампанского”. А вот и предмет влюбленности — Варенька: ”Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках”.
По ходу бала чувство героя растет — от влюбленности к состоянию счастья, блаженства: “Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какоето неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро”. В том состоянии герою кажется, что не он один, а весь мир восхищается его Варенькй. Танец Вареньки с отцом как бы подливает масла в огонь: чувство героя вырастает до невиданных размеров, ср. : “...несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло”, “Я обнимал в то время весь мир своей любовью. Я любил и хозяйку в фероньерке..., и ее мужа, и ее гостей, и ее лакеев, и даже дувшегося на меня инженера Анисимова. ” Бал закончен — но он продолжается в душе героя. “Вектор чувства” все время направлен вверх — мир видится цельным, гармоничным, заполненным только любовью. И это ощущение не просто сохранится, но и усилится на улице: умиление будут вызывать даже извозчики, шлепающие по грязным лужам.
И вдруг — что-то случается. Это “что-то” еще не осознается, оно похоже на внезапно подставленную слишком разлетевшемуся человеку “подножку”: “Когда я вышел на поле, где был их дом, я увидал в конце его, по напрвлению гулянья, что-то большое, черное и услыхал доносившиеся оттуда звуки флейты и барабана”. Что заставляет читателя насторожиться? Несомненно, черный цвет и новая, “нехорошая” музыка. Состояние “бала” резко обрывается. Вихрь мазурки сменяется оцепенением, застылостью черных людей, “визгливой” мелодией флейты и барабана. Но не только внешние контрасты бросаются в глаза герою — новым смыслом наполнены и уже виденные детали. Вместо пестрых бальных одежд — пестрота исполосованной, превращенной в кровавое месиво спины наказываемого, белый цвет становится теперь цветом страдания — при каждом ударе несчастный “оскаливает белые зубы”, умоляя о прощении. И главное — все тот же румяный, холеный полковник. В нем, кажется, ничего не изменилось (лишь “твердая, подрагивающая походка” вместо танцевальных движений) — но на новом фоне облик его страшен.
И точно так же, как от созерцания бала герой переходил к “внутреннему взгляду”, к чувству, рожденному этим созерцанием, так и сейчас, столкнувшись с жуткой сценой наказания, рассказчик “погружается в себя”. От переполнявшего его блаженства не осталось и следа — лишь стыд, тоска, почти физическая тошнота и отвращение. Более того — и здесь зачастую читатель престает понимать героя — Иван Васильевич не только порывает с любимой женщиной, но и охладевает к военной службе и “службе вообще”, отказывается от первоначальных жизненных планов, круто меняет всю свою жизнь. Почему такая гиперреракция? Приведем лишь два мнения из целого спектра суждений. Первое: герой не может любить просто одного человека — ему нужно непременно любить весь мир (ср. его чувство любви даже к “препротивному” инженеру Анисимову”), понимать и принимать его целиком. Когда же он сталкивается в этом мире с чем-то, что не может принять и полюбить (сцена наказания) , рущится все его ощущение гармоничности, целостности мира — и он предпочитает не любить никак, чем любить “частично”. Или все, или ничего. Другое мнение возвращает нас к вопросу о позиции Ивана Васильевича в споре о совершенствовании. Герой, сталкиваясь с проявлением зла в мире, понимает, что единственно возможное для него в данной ситуации — это устранение от зла.