Что хуже - никогда или навсегда? ..

в зависимости от контекста, соглашусь. если стоит вопрос: Никогда не существовать или навсегда перестать существовать - конечно второй вариант более приемлем.

Никогда с выходными. Это называется жизнь.

На мой взгляд - "никогда", звучит как-то более обреченно...

никогда не говорю -- никогда и навсегда -- как и от тюрьмы и от сумы не зарекайся!

зависит от контекста...

Хуже не куда все есть хорошо)))))))

"никогда"-можно забыть и жить спокойно дальше
"навсегда"-можно страдать всю жизнь
а вообще все действительно зависит от контекста

Две крайности.

Эдгар Аллан По

«ВОРОН»

перевод В. Брюсова

ГЛАВНАЯ
ОБЪЯВЛЕНИЯ
ФОТОАЛЬБОМЫ
НОВОСТИ
КОНТАКТЫ

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего.
«Это-гость, - пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего! »

Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя.. . Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.

Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до того.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: «То - посещенье просто друга одного» .
Повторял: «То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего! »

Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
»Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего» .
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.

И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: «Линор» - и эхо повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.

Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела) ,
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: «Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего! »

Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.

Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
«Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона? » Он тогда
Каркнул: «Больше никогда! »

Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой «Больше никогда!» .

Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: «Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.. » Он тогда
Каркнул: «Больше никогда! »

Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе столь удачном
«Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив тогда,
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда! »

Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
Сны за снами; как в тумане, думал я: «Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда? »

Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сер