Сидю грустю стихов никто не пишет

Вот иду я в шубе,
А под шубой — кофта,
А под кофтой — майка,
А под майкой — сердце.
А у сердца слышно,
Как стучат колеса,
И оно как поезд
Пассажирский мчится.
И в его вагонах
Нараспашку окна,
Нараспашку двери,
Нараспашку люди.
И у них, конечно,
В чемоданах море,
Корабли и чайки,
Облака и песни.
Потому что в сердце
Им тепло под майкой,
Им тепло под кофтой,
Им тепло под шубой.

не грусти, а то не будет..
:)
.. грудь расти!

А надо ли?
Не пожалеете?

Выпьем добрая подружка
Бедной юности моей.
Выпьем с горя, где же кружка,
Сердцу будет веселей.

подожди сейчас нахамят!!!

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды.

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень,
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!

Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...

Увидев Ваши глаза
Потеряла дар речи,
В них столько тепла и печаль глубина
А всё потому-что, сидите грустите,
Вы ручку возьмите и сами пишите
Про то, что некто НИКТО,
Вас ЛЮБИТ такой!)

когда молчание твоё развеет в ритмах до–минора,
а бесконечно сонный город укутается в тёплый плед,
и станут сценой для теней полотна голых коридоров,
тринадцать звёзд скользнёт в карманы, звенящей россыпью монет.
наверно как-то невпопад искать ключи, писать записки
на самом деле, очень близко, всё то, чего так долго ждал.
но суть совсем не в тишине. и даже не в длине карниза,
а чтение последних писем, не согревает в холода.
и с осужденьем смотрит вниз луна – надтреснувший прожектор,
примерив роль типичной жертвы, ты ищешь небо наугад.
не дошагав до тридцати, успеешь сотни раз обжечься,
и довести всех тех, кто рядом до ранга лучшего врага.
в твоих пространствах с новым днём привычно всё: проблемы, лица,
чай с ароматами корицы, страницы книг, на полках пыль
и суета ведёт в тупик. печаль застынет на ресницах,
и очень трудно отыскать себя среди слепой толпы.

уже нелепо понимать, что счастье стало очень шатким,
оставив на столе перчатки – ты проскользнёшь в искрящий снег
забыв о том, что было «до», переломав пути обратно
ты разомкнёшь свои объятья навстречу солнцу и мечте.

(А мне этот нравиться)
Я вас любил. Любовь ещё (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги, Всё разлетелось к чёрту, на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее, виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Чёрт! всё не по-людски! Я Вас любил так сильно, безнадежно, как дай Вам бог другими - -- но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит - по Пармениду - дважды сей жар в груди, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!

Если представить Свидетеля Иеговы в христианском собрании I века, где бы он утверждал, что неважно как зовут Бога, главное произносить его имя так, как ты считаешь нужным, это бы, в лучшем случае, было расценено как призыв к сектантству. А услышав сотни раз пророненное слово «Иегова», его приняли бы за какого-нибудь ортодокса.
Такое неумеренное отношение Свидетелей Иеговы к еврейской Тетраграмме, не имеет под собой никаких теологических обоснований, зато является незаменимым «кнутом и пряником» в руках руководства. Беспощадная эксплуатация имени «Иегова» дает возможность с особой силой подчеркнуть уникальность Организации. В книге «Рассуждение на основании Писания» (стр. 26) сказано: «Как можно узнать организацию Иеговы в наши дни? Она превозносит Иегову как единственного истинного Бога и возвеличивает его имя!»
Имя Бога для членов ОСБ подобно магическому оберегу. Например, в «Ежегоднике Свидетелей Иеговы» за 2009 год (стр. 129) приводится случай с молодым человеком, которому отец категорически запретил встречаться со Свидетелями, но вскоре передумал. О причине изменений в позиции отца говорится следующее: «Тетя мне рассказала: «Когда ты спал, ты кричал: „Иегова, пожалуйста, помоги мне! “» Наверное, я кричал во сне. К счастью, мои стенания смягчили сердце отца». И хотя члены культа никогда не признаются, что видят в имени «Иегова» некий фетиш, но со стороны трудно этого не заметить.
Это имя встречается в литературе Общества гораздо чаще имени Христа. [1] Частота его использования настолько велика, что вполне можно говорить не об уважительном, а откровенно фамильярном отношении к Богу. К примеру, в «Сторожевой Башне» за 1 февраля 2012 года (стр. 30) приводятся слова члена Руководящего совета Свидетелей Иеговы Стивена Летта, произнесенные им как реакция на рассказ миссионеров о проделанной работе: «На лице Иеговы появится улыбка радости». Можно ли назвать подобное высказывание адекватным по отношению к Богу?