Почему в славянской культуре замужество сопровождается грустными ритуалами, песнями, оплакиванием?

Потому что она становится частью (по канонам славянской культуры), а не собой, как прежде.
Поэтому оплакивали потерянную подругу.

/Элго Маргарита/

На подоконнике устроившись уютно,
играю с куклами и плюшевым медведем.
В угоду узкой улице немноголюдной
фонарь за окнами раскачивает ветер.
От лютой злости или сердцу на забаву,
ответ лишь у того, кто ведает ненастьем,
а я лишь наблюдаю, как башкой вертлявой
он делит улицу за стёклами на части.
Белёсый круг раскачивая вправо-влево,
меж темнотой и светом двигает границу,
как будто наверху забрасывают невод,
и круг из света вдруг высвечивает лица.
Вот – чёрный зонт, с подвешенной к нему фигурой,
вот – перемазанный чернилами мальчишка,
вот – девушка на каблуках прошлась аллюром,
вот – в кепке толстый гражданин бежит вприпрыжку.
Смешной медведь, расставив плюшевые уши,
выслушивает лепет детских научений,
стоит, упёршись мордочкой в стекло послушно,
без разрешенья примоститься на коленях.
Нечастые прохожие, кто – шустрый, кто – вальяжный,
из тьмы выуженные фонарём упрямым
мелькают, в круге не задерживаясь даже,
и лишь однажды вдруг... остановилась дама.

Рукой в перчатке бархатной держась за шляпу,
она, глаза сощурив, всматривалась в окна,
а дерзкий дождь, не останавливаясь, капал,
но дама всё стояла, не боясь промокнуть ...
И мы с медведем тоже всматривались зорко,
глаза её, как будто, становились ближе,
но мама, выслушав, сказала: фантазёрка, –
добавив: никого на улице не вижу!
---
И я, испытывая смешанные чувства,
то радостью переполняюсь, то тревогой,
а за стеклом в окне призывно светит люстра,
и девочка в окне смущается немного.
Румяная, глаза – бездонные колодцы,
душа – вместилище для радости и боли,
ещё неведомы ей ни ожоги солнца,
ни трепет нежных, расцветающих магнолий.
Махнула мышка хвостиком, и – нет яичка,
не плачь, бывает в жизни даже не такое,
Затянутые туго волосы в косички
совсем не самое больное, но – ты ноешь ...
Ещё не озираешься во тьме пугливо,
достаточно позвать на помощь громко: мама, –
ещё не скисло молоко, ещё все живы,
и вырастать готова дерзкой и упрямой.
В стекло окна уткнула медвежонка рыльцем,
рассматривая серый город заоконный,
а мама позовёт, помоешь руки с мыльцем,
чтоб после съесть сосиску с макароной.
Рукой в перчатке бархатной держась за шляпу,
стою, глаза сощурив, всматриваюсь в окна,
там маленькая я, со мною – мама с папой,
и сердце часто-часто застучало, ёкнув ...
Я ринулась вперёд и наступила в лужу,
надеясь тщетно рассмотреть людей поближе,
«ты видишь девочку в окне», – спросила мужа,
«нет, милая», – сказал он, никого не вижу…
Вернулась в тёплое авто, закрыла дверцу,
колёса взвизгнули на зелень светофора,
а дождь упорно отбивал по крыше скерцо,
ночным туманом заволакивая город…

Убивальница служила для колдовства, а не для слёз. Она обладала убийственной силой.

Сопровождалась.

Потому что ты никому не нужная старуха!