Поль Валери, поэт и тончайший знаток изобразительного искусства, кажется, разделяет эту точку зрения: «Живописец должен изображать не то, что он видит, а то, что будет увидено» .
.
В каменном веке у человечества появилась необходимость создавать понятия, обобщения образов. Так возникла и речь, включающая в себя звуковые понятия-символы, так же возникла изобразительная, наскальная речь — символическая. Я бы не удивился, узнав, что наскальные рисунки были сделаны как демонстрации для учеников в первобытных «школах, семинариях или колледжах» , а не как акт искусства ради искусства. Мне кажется, что иероглифическое письмо, апеллирующее к понятиям и символам, а не к звукам, вскоре станет более удобным способом передачи информации.
Не конкретность, а абстракция, символ, обобщение — необходимы сегодняшнему человеку. Как бы карикатурно ни выглядели дайджесты великих книг — они конспективно дают некое знание, которое можно получить быстро.
Я понимаю смысл обобщенных символов-изображений (деревьев или улиц, например) у Сезанна, Вламинка, Дерена, Сарьяна, Утрилло. Убрав детали, они передают общее ощущение бури, или покоя, или ночи, или зноя… .
Символическое и абстрактное все-таки не тождественны. Хотя и близки друг другу.
Символизм Чюрлениса и сюрреализм Дали — это сочетание вполне реальных, но несочетаемых в обыденности предметов и понятий, так же как фрейдизм — констатация неожиданных (и даже немыслимых) в реальной жизни связей предметов и явлений, которые появляются во сне, когда — по пророческому пониманию Франcиско Гойи (задолго до Фрейда) — «Сон порождает чудовищ» .
Картины Чюрлениса — игры фантазии спокойного, конструктивного сознания. Картины Дали — беспокойство разума на грани безумия. Врубель — «Падший Демон» и «Сирень» — что-то между Чюрленисом и Дали — это еще конструктивное ощущение действительности, но уже деформированное безумием.
АБСТРАКЦИЯ КАК ИНТЕГРАТИВНОЕ ПОНИМАНИЕ.
Абстракции Пикассо имеют еще и другой смысл.
Вот знаменитая — разъятая — «Скрипка» .

.
Вот «Герника» в Мадридском музее королевы Софии.
Вот «Портрет женщины» , не анфас и не в профиль, а нечто, сочетающее в себе и то и другое… .
Вот «Поцелуй» ,
вот «Семья» — в той же манере изображения.
Разъять — чтобы собрать снова нечто из тех же деталей…
Мне это напоминает поэзию Велемира Хлебникова, как я ее воспринимаю:
Рассыпав буквы слов — услышать смыслы звуков,
Божественных — тех, что исходят свыше…
Собрать их — в звуках новый смысл услышав.
И завещать его далеким внукам.
Вот стихотворение, посвященное памяти моего старшего друга Якова Гегузина — ученого, сочетавшего в себе дар естествоиспытателя и писателя.
Хоть мозг и сердце в нас облачены
Единым телом и единым духом,
Всю жизнь — и безуспешно — ищем мы
Единство меж искусством и наукой.
Как сочетать мне в сердце и в мозгу
Свободную любовь ассоциаций
И логику. И может показаться,
Что все-таки когда-нибудь смогу…
Но интеллект и чувство — два начала,
Два полюса. И жизнь есть нить накала
Меж полюсов. Их не соединить!
Иль тотчас же сгорает жизни нить.
Есть два начала. Но один финал —
Тот, что Господь в началах начертал.
Художник — та самая «нить накала» между интеллектом и чувством. Ее свет — свет от горения (или даже сгорания) творца, художника — и есть то высокое искусство, которое освещает жизнь и дорогу тем, кто его понял.
Абстрактность «Скрипки», «Семьи», «Герники» — в том смысле, что это не есть конкретное изображение.
Это не СИЮМИНУТНЫЙ зрительный образ, а обобщенный рисунок памяти.
Это — ВСЕ образы объекта изображения, возникающие в памяти, объединенные в один. Это высший вид обобщения: собирательный образ памяти/
«Реалистический» портрет — на примере великолепного эссе Николая Евреинова. Образ в памяти — не является портретом. Это образ, собравший разные проявления изображаемого объекта в пространстве и во времени. Время и пространство неразделимо вместе — как в теории относительности в физике. Это абстракция — восприятие образа в целом. В пространстве-времени.
Одним вздохом пера, тушью, без деталей, без теней, без выражений лиц, чаще всего, даже контур не обозначен до конца — зритель додумывает его.
Смотришь — и невозможно оторваться.
От графики Пикассо или от собственных фантазий, которые она порождает?
Искусство становится искусством, когда оно побуждает зрителя (или читателя) к собственному творчеству.
По крайней мере, в минуты общения с произведением художника.
Великий художник умеет повести за собою многих или, по крайней мере, задержать их у своей картины надолго — для беседы, для сотворчества, в конце концов, даже для протеста!
Одним вздохом пера, тушью, без деталей, без теней, без выражений лиц, чаще всего, даже контур не обозначен до конца — зритель додумывает его.
Смотришь — и невозможно оторваться.
От графики Пикассо или от собственных фантазий, которые она порождает?
Искусство становится искусством, когда оно побуждает зрителя (или читателя) к собственному творчеству.
По крайней мере, в минуты общения с произведением художника.
Великий художник умеет повести за собою многих или, по крайней мере, задержать их у своей картины надолго — для беседы, для сотворчества, в конце концов, даже для протеста!
Пикассо Герника.
Все войны - гражданские, потому что все люди - братья.