Чем Екатерина Сушкова довела великого поэта Лермонтова до особенного нервопсихотического исступления?

Близкая подруга баронессы Хюгель (урожд. Верещагиной), Екатерина Александровна познакомилась весной 1830 г. в её доме с Лермонтовым. В своих «Записках» Сушкова вспоминала:
У Сашеньки встречала я в это время… неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати с красными, но умными, выразительными глазами, со вздёрнутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в университетском пансионе, но учёные его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах.

Восемнадцатилетняя столичная барышня, у которой были по словам В. П. Желиховской,

«стройный стан, красивая, выразительная физиономия, черные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума»,

произвела сильное впечатление на юного поэта. Летом 1830 года в подмосковном имении Столыпиных Середникове, где гостили Лермонтов и Верещагина и куда часто приезжала из соседнего Большакова Сушкова, достигает своего апогея влюбленность Лермонтова в Miss Black-Eyes. Осенью 1830 г. они расстались до конца 1834 г., когда вновь встретились в Петербурге. К этому времени в жизни обоих произошли большие изменения. Лермонтов стал офицером лейб-гвардии Гусарского полка, за Сушковой прочно установилась репутация кокетки. Она собиралась выйти замуж за Алексея Лопухина, друга Лермонтова. Родные Алексея были против этого брака. О намерениях Лопухина Лермонтов знал из писем Верещагиной, которая, считаясь подругой Екатерины, однако разделяла мнение своей родни на её счёт. Видимо, Верещагина и «благословила» Лермонтова на спасение «чрезвычайно молодого» Алексея от «слишком ранней женитьбы». От былой влюбленности Лермонтова к тому времени не осталось и следа. В письме к Марии Лопухиной, говоря о склонности её брата к Екатерине, он дает Сушковой резкую характеристику:

«Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за все, что они встречают! — было время, когда она мне нравилась, теперь она почти принуждает меня ухаживать за нею… но, я не знаю, есть что-то такое в её манерах, в её голосе, что-то жесткое, неровное, сломанное, что отталкивает…».

Изобразив влюбленность в Екатерину Александровну, Лермонтов повел с нею расчётливую игру. Не понимая этого, Сушкова, по её словам, действительно в него влюбилась. Позднее, объясняя свой отказ от «верного счастья» с Лопухиным, она писала:

«Но я безрассудная была в чаду, в угаре от его [Лермонтова] рукопожатий, нежных слов и страстных взглядов… как было не вскружиться моей бедной голове!»

Когда Лопухин вернулся в Москву, Лермонтов в письме к Верещагиной (весной 1835 г.) рассказал о ходе своей интрижки с Сушковой, заключив повествование так:

«Теперь я не пишу романов — я их делаю. — Итак вы видите, что я хорошо отомстил за слезы, которые кокетство mlle S. заставило меня пролить 5 лет назад; о! Но мы все-таки ещё не рассчитались: она заставила страдать сердце ребёнка, а я только помучил самолюбие старой кокетки».

Эта интрига нашла отражение в незаконченной повести «Княгиня Лиговская», где Сушкова стала прототипом Елизаветы Николаевны Негуровой.

может мозги сверлила

Издевалась над ним и презирала, как и все. Только однажды, когда Лермонтов перестал о ней думать, она влюбилась