Почему на крышах готичесих храмов в элементах декора нередко можно увидеть разного рода нечисть - гаргулии, химеры?

Я думаю, что символы разнообразной нечести, расположенные на крышах и парапетах готических храмов, симолизируют, что нечисть находится вне помещения храма, т. е. вне храма ..,внутрь проникнуть не могут.
т. е. пройти во святилище веры (к истинной вере) можно пройдя через многочисленные испытания, не испугавшись угроз и противодействия нечистой силы ..,побеждая искушения и. т. д.

это несколько сообразуется с образом внешнего и внутренного храма, описанного в апокалипсисе:
внутренний храм наполняют поклонящихся Богу, а внешний двор храма (веры) по периметру его временно отдан во владение нечестивым ..,

Готика существует вне хронологии, вне истории — она относится либо к началу, либо к концу, даже если традиционно мы приписываем ее серединным — Средним векам. Ее внеисторичность объясняется ее внекультурностью, несоотнесенностью с культурой как совокупностью норм и правил.

Между тем уже в эпоху Ренессанса начинаются попытки освоить средневековую сингулярность в категориях культуры. Принципиальным тут является отношение к готическому мотиву монстров, химер, гаргулий, столь характерному для оформления готических соборов. Монстр, по определению, является порождением фантазии художника и выражением нарушения всех правил гармонии и красоты. Монстр — это материальное воплощение сингулярности, нарушения нормы, патологии [8]. Ренессансное искусство ассимилирует монстров в традицию с помощью насильственного чтения их в кодах платонизма. Принципиальным тут является фрагмент из платоновского “Пира”, из панегирика Алкивиада Сократу, где тот сравнивает его с Силеном (216d—217a):
....
Готические фигуры понимаются как урод Силен, аллегорически скрывающий под своей монструозной внешностью идею добра и красоты. Рабле начинает пролог к “Гаргантюа” со ссылки на монолог Алкивиада и сравнивает свой роман с Силеном (Рабле, как известно, не любил готики) , хотя и описывает его облик в духе готических гротесков [10]. Внешне роман Рабле похож на готическое творение, но то, что представляется чистой сингулярностью монстра, в действительности является лишь аллегорией добра, красоты и т. д. Роман, по мнению автора, должен быть прочитан платонически [11]. Он отсылает к сфере идей.

Аллегоризация — основная процедура ассимиляции готики постренессансной культурой. Принципиальным моментом тут явилась возможность интерпретировать готические гротески как иероглифы по типу иератических знаков египетского письма. Не случайно, конечно, неоплатонизм, и в частности интерпретации Марсилио Фичино, был основой иероглифизации и аллегоризации средневековых монстров. Фичино считал, что создатель герметизма Гермес Трисмегист был египетским жрецом, от него тайное знание перешло к Пифагору, который, в свою очередь, передал его Платону [12]. Таким образом, Платон оказался чуть ли не праотцем готического гротеска.

В своей “Подзорной трубе Аристотеля” писал:
Я числю монстров среди изысков Природы. Дело в том, что монстры — это не что иное, как загадочные иероглифы, забавные образы (imagini facete), которые она создает либо для того, чтобы посмеяться над людьми, либо для того, чтобы их просветить. <...>
Что хочет она сказать нам, когда заставляет человеческий голос лаять, порождая в сердце Азии некоторых людей с телом человека и головой собаки? Речь идет о странной эмблеме, с помощью которой она представляет нам словесную злокозненность Циников, критикуя их деяния с помощью подражания им [14].

За доступной глазу видимостью вещей скрывается карикатура, за безжизненностью вещи — тревожащая, призрачная жизнь, так что все существующие вещи становятся гротеском. Его порыв к знанию, не получая естественного удовлетворения, истощает себя в диких фантазиях [15].

Духовная незрелость в готике соединяется с интеллектуальной изысканностью схоластики. Воррингер не читает гротески как аллегории идей, они для него — выражение искаженного взгляда на идеи, деформации под влиянием еще не связанной знанием витальности. Казалось бы, перспектива Воррингера совсем не платоническая, но все же ему не удается освободиться от ренессансного предрассудка, согласно которому в классическом стиле выражается гармонически адекватное знание идей в природных формах. Когда Воррингер говорит о нехватке знания у готического человека, он имеет в виду не знание внешних природных форм, но именно знание неких скрытых за ними сущностей.

Готика.... это потустороннии силы зла.

Смысл этого в том, что силы тьмы находятся под контролем Церкви Божьей, что это побежденные Церковью силы, что наша духовная брань против них.

Если бы остались описания жизни тех, кто видел эти образы. Безымянные памятники жертвам
положивших себя на алтарь науки.

Любой собор Средневековья независимо от того построен ли он в романском или в готическом стиле можно назвать Библией для неграмотных. Однако библейскими историями содержание гигантского каменного "комикса", которым являлся и является каждый из них, не исчерпывается. Рядом с иллюстрациями к Священному писанию мастера помещали сюжеты из жизни своих современников. Переплетая и те, и другие причудливыми, порой пугающими изображениями химер, демонов, странных аборигенов неизвестных земель (представление о географии земного мира средневекового человека сильно отличалось от современных).

готика - это не нечисть! это само по себе определение готов влечет за собой атеизм.
как архитектурный стиль, то готика направлена на синтез света и тьмы, поэтому в них темно и страшно, чтоб верующего напугать адом и заставить слушать Бога