Евгения Власова: "Почему в наших храмах не любят прихожан?". Не сгустила ли Евгения краски? Читаем, анализируем.

Евгения Власова: "Почему в наших храмах не любят прихожан?". Источник: Нескучный сад. "Так получилось, что мы отправились не к себе на приход, а в почти незнакомый храм. "Какая разница, куда идти в такой день? – объяснила я сыну. – Служат везде одинаково, и народу обычно бывает мало. Не будет давки на исповедь". Давки в храме действительно не было – народ толпился у столов с куличами во дворе. На исповедь стояло человек пять, что меня крайне обрадовало. Однако обрадовалась я рано. Девушка в черном, исповедовавшаяся в момент нашего прихода, заканчивать не спешила. Она бурно жестикулировала, что-то рассказывая. Батюшка с улыбкой увещевал. Их беседа грозила затянуться надолго. Очередь терпеливо переминалась с ноги на ногу. Наконец, священник накинул на голову девушке епитрахиль, перекрестил, девушка поднялась с колен и... они продолжили разговор. "Верую..." – раздалось из-за колонны. "Ничего, успеем, – напряженно подумала я. – Остальные, наверное, не так долго будут". Не прошло и половины Евхаристического канона, как девушка неуверенным шагом отошла от аналоя, и ее место заняла другая. Не знаю уж, то ли в этом храме традиция такая, то ли пример девушки в черном оказался очень вдохновляющим, но и со следующей исповедницей повторилась та же история. Батюшка по-прежнему никуда не торопился. Даже зазвучавшее вскоре "Отче наш" не смогло заставить его ускорить исповедь. Казалось, оставшейся очереди он не видит вовсе. Я уже смирилась с мыслью, что исповедоваться так и не удастся, но... Не исповедовать семь человек за целую литургию – как такое возможно? Да еще и в Великую Субботу? Мой ребенок совершенно извелся, стоя в очереди, но мужественно сносил все испытания, задумчиво теребя в руках ремень. Женщина, стоявшая рядом, вдруг повернулась к нему и начала что-то сердито выговаривать. Колька растерялся. Он всегда теряется перед сердитыми взрослыми. Но я к таким ситуациям давно привыкла. "Это ваш ребенок?" – риторически поинтересовалась я. – "Нет" – "Ну вот и не воспитывайте. У него для этого есть родители". Женщина пробежала по мне недобрым взглядом, думая, как бы меня поставить на место. "В следующий раз надевайте юбку, когда приходите к нам в храм", – прошипела она и снова согнулась в благообразной позе. Да, каюсь – – я была в брюках!.. Исповедоваться нам все-таки удалось. Не потому, что батюшка решил больше не вдаваться в пространные собеседования. Просто люди в очереди пропустили меня с ребенком вперед. Отблагодарить я их могла только одним способом – сама была на исповеди предельно лаконична. Сын, разумеется, тоже. В девять лет дети умеют исповедоваться коротко. После службы мы вышли из храма. Настроение было солнечное. Погода тоже. Однако, зрелище, открывшееся с паперти, сильно убавило мою радость. У столов с куличами по-прежнему ждала толпа. Ворота были заперты на замок, у ворот дежурил алтарник. А за воротами чернела необъятное море народа – те, кто не успел вовремя подсуетиться и проникнуть на территорию. Такую очередь я в последний раз видела разве что в Пушкинский музей на какую-нибудь редчайшую выставку. Но поражало не столько столпотворение, сколько тот факт, что этих людей не пускали на церковный двор. Вспомнились далекие 80-е. Редкие незакрытые храмы, милицейские кордоны, окружавшие их в пасхальные дни, толпы людей, пытающихся проникнуть внутрь, перекошенные от напряжения лица... Все то же самое, только на воротах вместо служителя порядка служитель церкви. Желая развеять тяжелое чувство, повела сына смотреть на пасхальные яства, расставленные на столах: цветные яйца, аккуратно уложенные в корзины, куличи на белых салфеточках, пасхи с красными свечками.