Как создалась басня Стрекоза и муравей.

«Всем известно, что великий наш баснописец И. А. Крылов заинтересовался басней французского поэта Лафонтена «Цикада и муравей» . Надо сказать, что сам «Ванюша Лафонтен» , в свою очередь, позаимствовал сюжет этой басни у великого грека Эзопа; от Эзопа к Лафонтену в стихи пробралось вместо обычного европейского кузнечика (по-французски «грийон» ) другое, особенно характерное для Средиземноморья, певучее и громкоголосое насекомое — цикада (la cigale, «ля сигаль» по-французски) . Задумав перевести, или, точнее, переложить на русский язык эту басню, Крылов столкнулся с некоторыми затруднениями.

Лафонтен был француз. Он говорил и думал пофранцузски. Для него «муравей» был «ля фурми» ; слово это во Франции женского рода. К женскому роду относится и слово «ля сигаль» , означающее южную неумолчную певунью цикаду. Муравья (или «мураве´ю» ) французы, как и мы, испокон веков считают образцом трудолюбия и домовитости. Поэтому у Лафонтена очень легко и изящно сложился образ двух болтающих у порога муравьиного жилища женщин-кумушек: хозяйственная «мураве´я» отчитывает легкомысленную певунью цикаду.

Чтобы точнее передать всё это на русском языке, Крылову было бы необходимо прежде всего сделать «муравья» «муравьицей» , а такого слова у нас нет. Пришлось оставить его муравьем, и в новой басне изменилось основное: одним из беседующих оказался «крепкий мужичок» , а никак не «кумушка» . Но это было еще не все.

Слово «цикада» теперь существует в нашем литературном языке, но оно проникло в него только в XIX веке, когда Россия крепко встала на берегах Черного моря, в Крыму и на Кавказе. До того наш народ с этим своеобразным насекомым почти не сталкивался и названия для него не подобрал. Народной речи слово «цикада» неизвестно, а ведь И. А. Крылов был великим мастером именно чисто народных, понятных и доступных каждому тогдашнему простолюдину, стихотворных произведений. Сделать второй собеседницей какую-то никому не понятную иностранку «цикаду» он, разумеется, не мог.

Тогда вместо перевода Крылов написал совсем другую, уже собственную, свою басню. В ней все не похоже на Лафонтена: Разговор происходит не между двумя кумушками, а между соседом и соседкой, между „скопидомом“ муравьем и беззаботной „попрыгуньей“ стрекозой.

«Не оставь меня, кум милый! » — пищит она.

«Кумушка, мне странно это! » — отвечает он.

Понятно, почему Крылов заставил беседовать с муравьем именно стрекозу: он вовсе не желал, чтобы разговаривали двое «мужчин» — «муравей» и «кузнечик» . В результате же в басне появился странный гибрид из двух различных насекомых. Зовется это существо «стрекозой» , а «прыгает» и «поет» «в мягких муравах» , то есть в траве, явно как кузнечик. Стрекозы — насекомые, которые в траву попадают только благодаря какой-нибудь несчастной случайности; это летучие и воздушные, да к тому же совершенно безголосые, немые красавицы. Ясно, что, написав «стрекоза» , Крылов думал о дальнем родиче южной цикады, о нашем стрекотуне-кузнечике. »

Лев Успенский: «Слово о словах» , Глава 7, «Поступь веков»

Она не создалась.
Ее Иван Андреич написал.

Басня написана не позднее мая 1808 г. Впервые опубликована в «Драматическом вестнике» 1808 г. Перевод басни "La Cigale et la Fourmi" Жана Лафонтена, который, в свою очередь, заимствовал её у Эзопа ‎(См. басню Жук и Муравей) . У Лафонтена не стрекоза, а цикада приходит за помощью к муравьихе, а не к мужчине-муравью