извозчик Иона Потапов, весь белый, как привидение, все сидит на козлах без работы, сидит не двигаясь. Снег облепил уже и его лошаденку, ставшую похожей на «копеечную пряничную лошадку» , и его самого. Иона погружен в задумчивость, «погружена в мысль» , вероятно, и его лошаденка: «Кого оторвали от плуга, от привычных, серых картин и бросили сюда в этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей, тому нельзя не думать… »
Иона выходит на улицу поглядеть лошадь. Кобыла жует сено, потому что «на овес не выездили» , и он обращается к ней: «Так — то, брат, кобылочка. Нету Кузьмы Ионыча… Приказал долго жить… Таперя, скажем, у тебя же-ребейочек и ты этому жеребеночку родная мать… И вот, скажем, этот жеребеночек приказал долго жить… ведь жалко? Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина…