Санди Зырянова
Летчик
Ветра Сахары навевают пыль,
Аэропорт закрыт, и губы в ранах.
Привычна к русским, робость позабыв,
Выпрашивает фрукты обезьяна.
Для взлета – грунтовая полоса…
Здесь миной угрожает шаг неловкий,
Здесь с самого утра плюс пятьдесят
И не найти обычной газировки.
У смерти раскаленный пыльный вкус,
А звук – летящих пуль и чьих-то стонов.
Не запрещен законами наш груз,
Но выстрелы не признают законов.
А дома отмечают Новый год
И у дверей снег стряхивают с шапки,
Сынишка мой рисует самолет:
Он хочет стать пилотом, как и папка
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Со временем всё зарастает былью,
Что связано с минувшею войной,
Уж не приходят вдовы к надмогилью,
Траншеи битвы заросли травой.
Людская память вечно помнит милых
Отцов, мужей, любимых, сыновей,
Забыть она солдат войны не в силах,
Что жизнь отдали Родине своей.
Ведь только сердце помнит боль утраты
И чувствует, какая ей цена,
С полей сражений не пришли солдаты,
Их не убила в памяти война.
Они живые, словно в сорок пятом,
Забыть не могут ни жена, ни мать,
Хоть памятники есть везде солдатам,
Но некому уже их вспоминать.
Сыны полков – теперь седые деды,
Победный сорок пятый так далёк!
Прекрасный праздник – славный День Победы,
В сердцах нет боли, только холодок.
Меня нашли в четверг на минном поле,
в глазах разбилось небо, как стекло.
И все, чему меня учили в школе,
в соседнюю воронку утекло.
Друзья мои по роте и по взводу
ушли назад, оставив рубежи,
и похоронная команда на подводу
меня забыла в среду положить.
И я лежал и пушек не пугался,
напуганный до смерти всей войной.
И подошел ко мне какой-то гансик
и наклонился тихо надо мной.
И обомлел недавний гитлер-югенд,
узнав в моем лице свое лицо,
и удивленно плакал он, напуган
моей или своей судьбы концом.
О жизни не имея и понятья,
о смерти рассуждая, как старик,
он бормотал молитвы ли, проклятья,
но я не понимал его язык.
И чтоб не видеть глаз моих незрячих,
в земле немецкой мой недавний враг
он закопал меня, немецкий мальчик.
От смерти думал откупиться так.
А через день, когда вернулись наши,
убитый Ганс в обочине лежал.
Мой друг сказал: "Как он похож на Сашку.. .
Теперь уж не найдешь его.. .А жаль. "
И я лежу уже десятилетья
в земле чужой, я к этому привык.
И слышу: надо мной играют дети,
но я не понимаю их язык.
А. Дольский
http://my.mail.ru/cgi-bin/my/audiotrack?file=6f9090f92dc3cf79f50bd50daf048d80&uid=130263685
Опять он вспомнил партизанский лазарет
С бинтом застиранным и запахом карболки,
И с юной рыжей медсестричкой-балаболкой.. .
За каждой болью её сердце рвалось вслед:
"Ты потерпи, касатик, ну совсем немного,
Сейчас, мой милый, непременно боль пройдёт... "
И улыбалась, пряча за улыбкою тревогу,
И умирающего гладила, а тот -
Такой же юный - вспоминал, наверно, детство,
И уносился мыслями в далёко-далеко,
Где запах хлеба - ото всех болезней средство,
Где мама ставила на стол парное молоко.
Что стоило ей школьнице вчерашней
Всё пережить, смерть видя по сто раз на дню?
Наверно, дай ей волю, с немцем в рукопашной,
Она б за каждого отдала жизнь свою…
С годами многое распалось на осколки:
Не совершенна память, да и старости черёд,
Но голос юной медсестрички-балаболки
Его поддерживал всегда: «Мой милый, боль пройдёт! »