Истина - не в вине. Истина – в личном обаянии? Или в чём-то ещё?
Посмотрите кино. Добрых жалко. Злых не жалко. Хороших вообще всегда жалко. Плохих – не жалко никогда. Хороших спасут. Плохих погубят. Вот смотришь фильм, и сразу понимаешь персонажей: этот хороший, этот плохой. Сознание способно на мгновенный этический приговор. И часто этот приговор несправедлив, потому что сама справедливость примитивна и неповоротлива, как первые ЭВМ, а этическое мышление (скорее даже и не мышление, а восприятие) – оно мгновенно. Бармалей плохой, Айболит хороший. Этическая и эстетическая оценки одинаково быстры: «хорошо» и «красиво» срабатывают не как два рефлекса, а как двойной рефлекс.
Представь, что ТАМ, за рубежом всех рубежей, нас не просто ждут. Бог как зритель. Зритель как бог. Нашу жизнь смотрят, как смотрят кино. Все мы уже давно разделены на добрых и злых, на агнцев и козлищ. Вот злой человек – ему больно. И кто сострадает ему? «Злой собаке – злая смерть! Поделом! » Но вот ласковый и добрый. Он страдает – и меньшие страдания его вызывают куда как большее сочувствие. Как легко заботиться о ребенке, который нравится, нежели о ребенке, который не нравится тебе. НО КАК НРАВИТЬСЯ? Главный вопрос людских отношений: что я должен сделать, чтобы вам нравиться? Всем раздать по мульону?
«А почему не по два? У меня не было до раздачи ни одного, а у Петра восемь. НЕСПРАВДЕЛИВО! У меня пять детей, у Петра ни одного, а всем опять по миллиону? НЕСПРАВЕДЛИВО! »
И вот возникает первое заблуждение, что истина в справедливости. Но любят ли справедливых детей? Разве справедливые дети милы?
Говорят, что жестокие плохие. Но мы все становимся садистами, когда речь заходит о расправе над злом. В немецком варианте «Золушки» злые сестры отрезают себе пальцы, чтобы втиснуть ноги в тесные туфельки. Представляете, как пихают они в хрустальные туфельки свои окровавленные культи? ! Вам жалко сестер? Поделом, не будут злыми. Все, что не мило – достойно мучительной гибели. Наследство достается не самому умному, не самому сильному, но самому милому.
Отчего бы не быть у несчастного вдовца двум дочерям? Я легко могу представить себе и злую Золушку. И вот две делают одну домашнюю работу. Но одна напевает песенки, а другая злобно ворчит. Допустим, они сделали работу одинаково хорошо. Приз зрительских симпатий достается той, которая пела песенки. И это несправедливо, так как работа сделана ОДИНАКОВО хорошо. Я легко представляю себе ситуацию, в которой милая Золушка делает работу даже несколько хуже, чем сердитая. И опять же, НЕ СМОТРЯ на то, что работа сделана хуже, милая Золушка получает приз, а сердитая – ничего. А если потребует справедливости, то получит меньше ничего – зависть наказуема. Итак, труд – еще не гарантия любви. Любят не трудящихся. Любят милых.
Мы персонажи одной драмы. Первая задача состоит в том, чтобы попасть в число персонажей положительных. Вторая состоит в том, чтобы из всех положительных персонажей именно тебя стало жалко. Третья в том, чтобы из всех персонажей, вызывающих сострадание, максимальное сострадание досталось именно тебе. Тибальта жалко. Меркуцио жалко. Но Ромео и Джульетту жальче. Трагедия Тибальта и Меркуцио вершится в рамках этики справедливости. Но трагедия Ромео и Джульетты рангом выше. Всем жалко Гамлета. И никто не вспоминает про смерть Розенкранца и Гильденстерна.
*******************************************************************************************************************
Духовная карьера христианина состоит в том, чтобы выбиться в число персонажей, вызывающих максимальное сострадание. Сам Христос вызывает такое сострадание – в первый раз прочтя Евангелие, я расплакался. Никто не оплакивает распятых разбойников, никто не оплакивает убитых Иродом младенцев, кстати, сколько вообще смертей описано в Евангелии? Но есть заурядная смерть, а есть смерть выдающаяся. Христианство до смерти Христа и после смерти Христа – это разные христианства. Смерть Христа вызывает острое чувство несправедливости. А воскрешение Христа – столь же острое чувство удовлетворенной нужды в справедливости. Возможно, потому что каждый из нас в сердце своего сердца именно такой несправедливо обиженный ребенок, христианство стало мировой религией?
Распределение на основании умиления лежит в основе христианства. Под определенным ракурсом учение Христа можно рассматривать как тренинг личностного роста, результатом которого будет стяжание способности умилять. Вот два нищих. Один навязчив, обузлив, назойлив, надоедлив. Другой же подыгрывает на шарманке дрессированной им собачке. Ни первый, ни второй не производят ничего. Нулевая продукция. Нулевая социальная полезность. (Строже говоря, социальная полезность вообще отрицательная) . Но первый нищий возмущает своей активностью. Второй же умиляет своими талантами. Второму достается все, первому – ничего. В сущности, все филармонии мира заняты перераспределением мирового богатства из рук умелых муравьев в руки милых стрекоз.
Рассказывают, что в Белоруссии во времена массовых расстрелов между детьми прошел слух, что фашисты отпускают, если им спеть песенку. Некоторые дети пели. И фашисты плакали. Но расстреливали. Видимо, в природе человека одинаково сильны как почти материнская жалость к себе, так и героический, отцовский соблазн безжалостности к себе.
Способность смягчать сердца – главное богатство, стяжать которое призывает Христос. Его не интересуют трудовые и бытовые навыки, не интересует политика и технологии управления государством или коллективами людей. Не то, и это - не то. А, вот оно, то! Чего человеку надо? Чтобы его жалели. Но не всякий ребенок получит сострадание, и есть более и менее достойные. Не всякий нищий достоин подаяния. Христос разгадывает загадку личного обаяния. Его заповеди можно упростить до одной: «Будьте обаятельны, как отец ваш небесный» . Поставив любовь выше всех ценностей, он не видит большого преступления ни в воровстве, ни мошенничестве, ни обмане, ни, тем паче, в социальном иждивенчестве нищенства. Главная цель – стяжание личного ресурса, потому что личность – это все, что остается от мертвого. Следовательно: все, что МОЖЕТ быть спасено, ДОЛЖНО быть спасено и ЗАСЛУЖИВАЕТ спасения – личность. Спасут хороших: тех, кого будет жалко. А тех, кого не жалко – чего спасать? Это просто удовольствие какое-то, смотрел бы и смотрел, как гитлеры, не заслуживающие никакой жалости, не получают никакой жалости.
Уголовные законы, в конечном счете, запрещают делать то, что не нравится законодателю. Но если бы вы работали судьей, вы бы согласились со мной: закон – это ракурс, ракурсов много, и, в конечном счете, законодатель полагается на решение судьи. Судья прощает тех, кто ему нравится и наказывает тех, кто ему не нравится. Судья занимается профессионально тем же, чем и все мы любительски. Итак, в предельном выражении любой суд сводится к тому, нравится или не нравится судье подсудимый. Так с чего бы и Страшному Суду быть справедливым, если хороши те, кто нравится, а плохи – кто не нравится?
Вот перед вами два мертвеца. Один и другой – обманутые кредиторы. Но один простил своим должникам, а другой - не простил. Смерть отбирает все. Но, в итоге, какой из кредиторов всё же имеет больше? Тот, кого жальче. Простивший долги! Следовательно, прощай должников своих. Даже если, подлецы, не просят прощения. Христос открывает странную способность смерти - переворачивать людские ценности, и не может пройти мимо вывода: нищие становятся богатыми, а богатые - нищими – стоит им только умереть. Раздавший накопил, накопивший – разорился.
У вас двое сыновей. Один глуп, но любит вас. Другой умен, но вас не любит. Кому вы завещаете капитал? Ответ на поверхности. «Вот, чадо, люби родителей! » И вообще, люби: то есть, чаруй. Стань чемпионом зрительских симпатий. Христос последовательно проповедует именно умиление. Не жертвы хочу, но милости, - говорит он загадочную фразу, над которой ломают головы его ученики. На упреки, что он принимает любовь проститутки, Христос прощает ей всё, чем ошеломляет учеников. Оказывается, нет никаких моральных законов, нет разврата и ответственности за прошлые грехи. Обаятельной женщине прощается все, как все прощается милому ребенку. Ребенок еще мал для большой вины. Детей прощают: необаятельных – изредка, а обаятельных – всегда.
Порой кажется, что Христос лишь расширяет этический критерий, выделенный специально для детей, и охватывает им всех взрослых. В одном из снов Христос говорил мне: «Человек не способен на большое зло. Все, что он делает – только забавные шалости, бытовые глупости и мелкие ошибки. Ребенок перерастёт свои злодейства: у него вся жизнь впереди. Но и взрослый перерастет свои злодейства – у него впереди вечность» .