В каком литературном произведении музыка побудила героя (ев) на какие-либо поступки?

Боже мой, что слышалось в этом пении! Надежды, неясная боязнь
гроз, самые грозы, порывы счастия - все звучало, не в песне, а в
ее голосе.
Долго пела она, по временам оглядываясь к нему, детски
спрашивая: "Довольно? Нет, вот еще это", - и пела опять.
Щеки и уши рдели у нее от волнения; иногда на свежем лице ее
вдруг сверкала игра сердечных молний, вспыхивал луч такой зрелой
страсти, как будто она сердцем переживала далекую будущую пору
жизни, и вдруг, опять потухал этот мгновенный луч, опять голос
звучал свежо и серебристо.
И в Обломове играла такая же жизнь; ему казалось, что он живет и
чувствует все это - не час, не два, а целые годы.. .
Оба они, снаружи неподвижные, разрывались внутренним огнем,
дрожали одинаким трепетом; в глазах стояли слезы, вызванные
одинаким настроением. Все это симптомы тех страстей, которые
должны, по-видимому, заиграть некогда в ее молодой душе, теперь
еще подвластной только временным, летучим намекам и вспышкам
спящих сил жизни.
Она кончила долгим певучим аккордом, и голос ее пропал в нем.
Она вдруг остановилась, положила руки на колени и, сама
растроганная, взволнованная, поглядела на Обломова: что он?
У него на лице сияла заря пробужденного, со дна души восставшего
счастья; наполненный слезами взгляд устремлен был на нее.
Теперь уж она, как он, также невольно взяла его за руку.
- Что с вами? - спросила она. - Какое у вас лицо! Отчего?
Но она знала, отчего у него такое лицо, и внутренне скромно
торжествовала, любуясь этим выражением своей силы.
- Посмотрите в зеркало, - продолжала она, с улыбкой указывая ему
его же лицо в зеркале, - глаза блестят, боже мой, слезы в них!
Как глубоко вы чувствуете музыку!. .
- Нет, я чувствую.. . не музыку.. . а.. . любовь! - тихо сказал
Обломов.