Как люди, человеки ненавидящие все русское могут говорить по русски?

Я день-деньской в бегах за заграничным - Все наше кажется мне серым и обычным, Я лишь заморское к себе в нору тащу. Вот волос из турецкого дивана! Вот лоскуток персидского ковра! А этот нежный пух достали мне вчера - Он африканский. Он от Пеликана”. - “А что ты ешь? - спросила Крысу Мышь. - Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало! ” - “Ах, душенька! - ей Крыса отвечала. - Тут на меня ничем не угодишь! Вот разве только хлеб я ем и сало!.. ” Мы знаем, есть еще семейки, Где наше хают и бранят, Где с умилением глядят На заграничные наклейки.. . А сало.. . русское едят!

Это не люди.
Это твари из грязи!

Общество непредсказуемо

так же как некоторые умеют смешивать понятия
я и олигархи с газом-один человек

я и твоя родина-мы единое

я говорю по русски, и живу по русски

а ты не смешивай. А то знаешь, смотришь на идиотов и думаешь. и как эт их угораздило тоже получить в дар от папки с мамкой знание русского и сверхгордость, и больше ничего.

Язык чиновников – это что-то. Например, прокуроры любят говорить «данное преступление» . Коля говорит, что они не понимают того, что слово «данное» означает, что оно неискоренимо, что оно не отменяемо, что оно фатально, что оно должно было случиться в любом случае. Он говорит, что иногда эти канцеляризмы, эти языковые нелепицы, позволяют понять философию обыденного сознания. То есть, можно понять что же творится внутри этих людей – наивная церковь, дурацкая богобоязненность или пионерский способ прикрыть собственный цинизм. Я встал на защиту отечественной прокуратуры. Я сказал, что они пытаются упорядочить то, что невозможно упорядочить, и им не удается это упорядочить и тогда они называют это по-другому или меняют ударение в привычных словах, показывая тем самым, что это слово не то, а другое – не «возбуждено» , а «возбуждено» - ударение на втором слоге вместо четвертого. Возбуждение неприлично. Момент-то серьезный, пафосный, решается судьба, а тут какое-то возбуждение, видишь ли. Поэтому и «данное преступление» – это не просто какое-то там преступление вообще, а это вот это, конкретное преступление. Это как приставка the в английском языке. Все это попытки загнать русский язык в рамки ответственности. Тут пресекается смех, любые попытки веселости – «Дело возбуждено! » («Ах, какое у нас дело! Ах, как оно возбуждено-то! Ты гляди как возбуждено!» ) – так что сразу пресечь, чтоб никакого подхихикивания, или подхахакивания. Да и пора, давно пора, вообще-то, относиться ко всему этому серьезно, то есть, пора трепетать. То бишь, если «дело возбуждено» , то человек должен быть «осужден» (ударение на первом слоге) – и никаких гвоздей. По-другому и быть не может. То есть, перенос ударения – это судьба. Чья-то, конечно. Нужно же внести серьезность в абсолютно циничное дело – мы же преследуем вора не потому, что мы ненавидим его или само воровство; мы преследуем вора, потому что это наша профессия, нам за это деньги платят. Цинизм профессии пытаются каким-то образом облагородить. То есть, перестановкой ударения снимается возможность обдумывать суть действия – что же находится за этим словом. Коля говорит, что жаргон на то и жаргон, что он тверже события, которого он касается. Жаргон – это зона соглашения.

Публикация данной ссылки запрещена антиспам-системой

что русский мир критику не переносит

Некоторые попугаи умеют говорить по русски.