Актер Владислав Дворжецкий прожил трудную и короткую жизнь. Он не шел, а бежал по жизни. Из города в город. От женщины к женщине. От профессии к профессии. Однако, Дворжецкий все время оставался одиноким. А когда, казалось, обрел дом и личное счастье, его жизнь трагически оборвалась. Ему было всего 39 лет.
Он предчувствовал раннюю смерть. Может, поэтому работал на износ – хотел успеть все и сразу. Он брался за любые роли. Его герои часто умирали на сцене и в кино. В реальности Дворжецкий и сам не раз был на грани смерти.
Из его дневников: Часто, слушая вокал, свободный от жеманства, искусственности и напряжения, мы говорим, что такой то или такая то поет природой, естеством… С тем же успехом мы можем утверждать, что какой нибудь умопомрачительный прыжок через препятствие, совершенный чистокровным скакуном в состязаниях на Кубок нации, – есть заслуга одной лишь всесильной и неотесанной природы, или же доказывать, что маститый чемпион велогонок взбирается на кручи альпийских перевалов быстрее всех лишь благодаря природе своих мускулов и особому строению сухожилий. Не требуется, мол, занятий, не требуется репетиций, упражнений, диеты, не нужно метода, стиля, работоспособности, дара самокритики, умения распределять силы. Всё это излишне как для вокалиста, так и для скакуна и велосипедиста. Обо всем позаботятся природа, удача, счастливый случай. Всё можно свести к статистической вероятности, к физическим условиям. Роль интеллекта, упорных занятий, воображения, мужества, умения собраться оказывается по такой логике равной нулю. Каких только глупостей не повторяют насчет роли природы и везения, забывая, что еще Данте предостерег:
…на перине лежа!
Ни славы не добыть, ни одеяла!
И
…Книги должны звучать. Можно написать: шумел лес… А как он шумел. Разве об этом напишешь? Нет, не напишешь. А может, попытаешься написать, что в этом шуме слышалось? что то? или? кто то? , но не будет сам шум, лишь информация о нем. И только на одно перечисление слагаемых этого шума можно извести целые тома книг. Я шел по аллее, а за моей спиной слышался скрип качелей. Этот скрип был похож на оклик, произнесенный со страхом, что его услышат, и с надеждой на то, чтобы услышали. Он был похож на робкое? Эй! ? Как будто неслышно догоняли тебя и, сдерживая дыхание, удивились: ?Эй! ? И легко прикоснулись: ?Эй!.. ?
Человечество должно научиться переводить написанное в мир звуков, в мир зримых звуков. Потому что трудно бывает объяснить, что ты видел и слышал. И всё равно останется опасность быть непонятым. Перекликающаяся стайка синиц может не вызвать у твоего приятеля того же настроения, и ты напрасно будешь заглядывать ему в глаза. Ища сочувствия своей душе.
