Диван был широк. Люси отодвинулась к стене, освобождая место Уолтеру. Красная турецкая туфелька соскочила с ее ноги.
– Идиотская у меня педикюрша, – сказала она, приподымая обнаженную ногу, чтобы рассмотреть ее, – вечно покрывает мне ногти этим ужасным красным лаком. Похоже на раны!
Уолтер не ответил. Его сердце бешено колотилось. Аромат гардений, словно теплота ее тела, превращенная в запах, окутал его. Есть духи горячие и холодные, душные и свежие. Гардении Люси наполняли его горло и легкие сладким тропическим зноем. На сером шелке дивана ее нога была похожа на бледный цветок, на бледный мясистый бутон лотоса. Ноги индусских богинь, ступающих по лотосам, сами кажутся цветами. Время текло в молчании. Но оно не уходило в пустоту. Казалось, взволнованное биение сердца Уолтера накачивало его, удар за ударом, в какой-то замкнутый резервуар, где его поток будет все подыматься и подыматься за плотиной, пока наконец.. .
Внезапно Уолтер протянул руку и сжал голую ногу Люси. Под давлением этих молча накапливавшихся секунд плотина прорвалась. Нога была длинная и узкая. Его пальцы сомкнулись вокруг нее. Он наклонился и поцеловал ступню.
– Дорогой мой Уолтер! – Она рассмеялась. – Вы ведете себя слишком по-восточному.
Уолтер ничего не ответил. Он встал на колени перед диваном и наклонился над ней. На его лице, тянувшемся к ее поцелуям, было написано отчаяние и безумие. Руки, прикасавшиеся к ней, дрожали. Она покачала головой и закрыла лицо руками.
– Нет, нет.
– Почему?
~ Не надо, – сказала она.
– Почему?
– Начать с того, что это слишком осложнит вам жизнь.
– Ничуть не осложнит, – сказал Уолтер. Всякая сложность исчезла. Марджори перестала существовать.
– К тому же, – продолжала Люси, – вы, кажется, вовсе не считаетесь со мной: я не хочу.
Но его губы были нежными, его прикосновения были легкими. Предвестники наслаждения, крылья бабочек снова затрепетали под его поцелуями и ласками. Она закрыла глаза. Его ласки были как наркоз, одновременно опьяняющий и успокаивающий. Нужно только ослабить волю, и наркоз овладеет ею всецело. Она перестанет быть собой. От нее останется только оболочка, трепещущая от наслаждения, а под ней – пустота, теплая бездонная тьма.
– Люси! – Ее ресницы вздрагивали и трепетали под его губами. Его рука коснулась ее груди. – Моя любимая! – Она лежала неподвижно, не открывая глаз.
Внезапный пронзительный вопль вернул их обоих в мир времени. Точно за несколько шагов от них совершилось убийство, причем жертва воспринимала это как веселую, хотя и болезненную, шутку. Олдос Хаксли. Контрапункт
И если б даже верно был воспет\ В моих стихах твой облик несравненный, \ В грядущем кто не скажет: "Лжет поэт: \ Нет красоты такой во всей вселенной! "? Уильям Шекспир. Перевод Модеста Чайковского 1914 Сонеты\17\ С годами кто, кто будет верить мне,
