В чем подлый замысел Грушницкого и драгунского капитана во время дуэли

Дуэль Грушницкого - грязная игра от начала и до конца. Вместе с драгунским капитаном он еще до открытого столкновения с Печориным задумал"проучить"
его, выставив перед всеми трусом. Но трусом является сам Грушницкий, который соглашается на подлое предложение драгунского капитана оставить пистолеты незаряженными.
Печорин случайно узнает об этом заговоре и решает перехватить инициативу:
теперь уже он, а не его противники, ведет партию, задумав проверить не
только меру подлости и трусости Грушницкого, но и вступив в своеобразный
поединок с собственной судьбой.
Дуэль для него - лишь один из аргументов в его постоянном споре с
окружающими его людьми, с самим собой и своей судьбой.
Печорин предлагает довериться фортуне: они с Грушницким бросают жребий,
кому стрелять первым. И счастье улыбнулось противнику.
Но спор Печорина продолжается. У него есть еще время, чтобы все изменить - достаточно сказать, что он знает о заговоре.
Именно этого ждет от него его секундант доктор Вернер. Но Печорин хочет
испытать Грушницкого, в котором борются противоречивые чувства,
стыд убить безоружного человека и раскаяние, боязнь признаться в
подлости и одновременно страх перед смертью.
Печорин, несмотря на угрожающую ему самому смертельную опасность,
смотрит на бедного молодого человека с любопытством, как на
подопытного кролика. Ведь он сознательно поставил "эксперимент",
чтобы проверить человеческую натуру: чего в ней больше - подлости,
злобы и страха или раскаяния и добрых порывов.
"С минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим",- думает Печорин
о Грушницком, которому предстоит стрелять. В какой-то момент кажется,
что совесть и добрые начала могут возобладать в нем: "Не могу, -
сказал он глухим голосом". Но окрик драгунского капитана-"трус! " -
возвращает все на свои места: Грушницкий привык позировать и не
может изменить своей привычке: он стреляет и чуть не убивает Печорина,
поскольку ранит его в колено.
Дальше дело за Печориным.
Если ранее он пытался разобраться в психологии поступков Грушницкого,
то теперь он как под микроскопом, рассматривает все мельчайшие движения собственной души. Что в ней: "и досада оскорбленного самолюбия,
и презрение, и злоба"? Объяснить себе это сложное чувство Печорин
так и не может.
Но испытание Грушницкого продолжается. Он еще раз предлагает
сопернику отказаться от клеветы и попросить прощения, надеясь,
что "искра великодушия", которая могла бы проснуться в Грушницком,
наверняка будет побеждена"самолюбием и слабостью характера".
Он, прекрасно изучивший Грушницкого, в этом не ошибся.
"Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня
помиловала". И дальше он точно соблюдает эти "условия с своею совестью", заключенные здесь.

Печорин уже убедился в слабости Грушницкого, он уже выставил его полным подлецом и трусом перед всеми, и теперь борьба с ним стала для него
неинтересной: слишком ничтожен оказался противник. И тогда Печорин,
дергая за нужные веревочки, как кукловод, добивается того, чтобы иметь
перед собой настоящего врага: "Стреляйте! - кричит Грушницкий
-..Нам на земле вдвоем нет места." Это уже не просто слова отчаяния
насмерть испуганного мальчишки. И Печорин хладнокровно убивает
Грушницкого, заключая разыгранную только что сцену словами:
"Finita ia commedia".

Они решили подсунуть Печорину незаряженный пистолет.