ОБРАЗ ВРАГА... в каких произведениях он наиболее ясный?... каких ярких врагов назовете из литературы?

Объективный ответ на Ваш вопрос может дать, наверное, профессиональный литературный критик :) Сам я могу опираться лишь на свои яркие впечатления (отчасти, детские).... -тогда получается вот такой список:
1. Рыбник из "Легенды об Уленшпигеле".
2. Священник Броклхерст из "Джейн Эйр".
3. Энкавэдэшник Ю. Шарок из трилогии А. Рыбакова "Дети Арбата".
4. Академик Рядно из романа Дудинцева "Белые одежды".

Все эти "отрицательные" литературные персонажи являются непримиримыми ВРАГАМИ (в смысле взаимной ненависти) положительных, так сказать, протагонистов, которым они принесли много зла и исковеркали жизнь. В то же время они выписаны не схематично, а демонстрируют черты живых людей.

Ваш вопрос о врагах напомнил мне литературу совсем другого плана – не те произведения, в которых главному положительному герою противопоставлен персонаж, либо старающийся навредить лично ему (Гринёв – Швабрин в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина) , либо делающий карьеру за счёт главного персонажа (Вихров – Грацианский в «Русском лесе» Л. Леонова) , и даже не те произведения, в которых один из персонажей совершает предательство либо ради любви (Андрий в «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголя) , либо не только ради любви, но и спасая собственное ничтожное существование (тот же Швабрин) , либо только спасая или пытаясь спасти свою жизнь (Мечик в «Разгроме» А. Фадеева, Стахович в его же «Молодой гвардии») , и не произведения, в которых действуют внешние враги (например, книги о Великой Отечественной) …

Вспомнились произведения, созданные в 30-40-е годы ХХ века, в которых образ идейного врага, исподтишка вредящего Советской власти, был обязательным. Этими произведениями мы буквально «зачитывались» , они оказали весьма заметное влияние на наше мировоззрение.


Шпиономая, истерия, связанная с поисками законспирированных шпионов, вредителей и саботажников, которые якобы есть на каждом предприятии, в каждой организации, не могли не отразиться на литературе. Вот и появилась масса произведений, в которых выведен образ врага-вредителя. Среди этих произведений много талантливых, которые я не прочь и перечитать. Составлю свой ТОП-3.

1. Произведения Аркадия Гайдара. «Военная тайна» , в которую вошла знаменитая «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове» . Мальчиш-Плохиш – яркий образец такого персонажа-врага.


Книги Гайдара трудно себе представить без этого образа врага-вредителя, будь то Квакин со товарищами или настоящие шпионы дядя и старик Яков, якобы орденоносец и бывший партизан, с которыми вступает в неравный поединок 14-летний подросток Сергей Щербачов («Судьба барабанщика») .

2. Роман Веры Кетлинской «Мужество» о строительстве в дальневосточной тайге города Комсомольска-на-Амуре.


Здесь целая вражеская организация: помощник начальника строительства Гранатов, Лебедев, Левицкий, Парамонов, инженер Слепцов, Пак…
Особенно примечателен Гранатов, человек с изуродованными якобы во время пыток руками.
«– Срывали ногти, – тихо сказал Гранатов, – жгли руки каленым железом и выворачивали суставы. Били нагайками, завернув в мокрую простыню, чтобы не было следов…
– Требовали одного, – тихо продолжал Гранатов… – они хотели от меня показаний, что советские служащие КВЖД занимаются коммунистической пропагандой. Четыре месяца они добивались этого всеми средствами. Эти четыре месяца стоят четырех лет… »
Потом оказалось, что шрамы на руки были нанесены под местным наркозом.

3. Роман «Далеко от Москвы» В. Ажаева – произведение о том, как в годы Великой Отечественной в глубоком тылу в глухой тайге ценой невероятных усилий был проложен нефтепровод.


Сам бывший ГУЛАГовец, участник данного строительства, Ажаев написал "про свободных людей" и от имени "свободного человека". И здесь не обошлось без образа врага-вредителя – кулацкого сына, которого удается разоблачить.

Можно бесконечно продолжать этот список, называя как произведения, созданные в указанный мной период, например, роман М. Шолохова "Поднятая целина" (хотя 2-я его часть создана позже) с его Половцевым, Лятьевским, Островновым, так и более поздние вещи многих других авторов, но лимит знаков позволил составить только ТОП-3.

Монтекки - Капулетти
Монте Кристо - весь мир

Кто разрушил стены Трои,
Разорил гнездо Приама?
Это Будда Гаутама,
Это Будда Гаутама.
Не Парис и не ахейцы
Виноваты были тама,
Всей петрушкой верховодил
Мрачный Будда Гаутама.
Где какая ни случится
Историческая драма -
Всюду Будда Гаутама,
Страшный Будда Гаутама.
Не Лаврентий и не Сосо
Из народа кровь сосали,
И не Гитлер с Риббентропом
В печь живьем людей бросали,
Все они ништяк ребята,
Всех кормила грудью мама,
Просто их лупил по жопе
Злобный Будда Гаутама.
Но берется Гаутама
И за мелкие делишки:
Из моей библиотеки
Он украл почти все книжки.
Кто нахаркал мне в ботинки?
Почему в говне пижама?
Это Будда Гаутама,
Это Будда Гаутама.
Кто всю ночь мозги мне сверлит
Песней "Белая панама"?
Не сосед, не Пугачева -
Это Будда Гаутама.
Если вовремя на смену
Не разбужен я супругой,
То начальник смены Елкин
На весь цех ревет белугой
И грозится всенародно
Обесчестить мою маму.
Нет, не Елкин это, братцы,
Это Будда Гаутама.
Я жену на Юг отправил -
Вдруг приходит телеграмма:
"Позабудь меня навеки,
Я теперь люблю Гурама".
Я расквасил теще рожу,
Вдруг - обратно телеграмма:
"Дорогой, я не хотела,
Это Будда Гаутама! "
На меня и на планету
Беды сыплются, как груши,
Видно, Будда Гаутама
Не умеет бить баклуши.
Без труда, как говорится,
Не поймаешь даже триппер.
К новому Армагеддону
Нас ведет бессонный шкипер.
На нем белая панама
И засратая пижама.
Это Будда Гаутама,
Это Будда Гаутама.

А в советской прессе образ врага был от корки до корки в любой газете. Этим образом врага был Американский империализм, который хочет править миром.

Да в любом произведении русской классической литературы, где есть поп!
У Лескова, например. Когда герой, спасая любимую девушку от домогательств барина увозит её и они от погони прячутся в церкви, поп отвечает ищущим их, что ничего не видел - не знает, что сюда они не заезжали, а сам в это время пальцем показывает на большие напольные часы, в которые спрятал одного из беглецов. (Кажется, это "Тупейный художник"). А Лесков всех своих героев из жизни брал.
Вот поп -- всегда отрицательный образ и, более того, всегда подлец и предатель. Значит, самый что ни на есть враг и есть! И бога в том числе, как и любая религия в целом.
"Притча о добром самаритянине" -- поп и его помощник опять же!
"На краю света" Лескова -- про то, как насильно крестили чукчей. Один брат крестился несколько раз -- за всех братьев, чтобы их от христианства спасти, а сам уже был пропащим для семьи. После крещения чукчи стали бросать умирающего товарища, а на вопрос "Как же ты так мог?.. " -- отвечали, что теперь это можно: "Я крещёный, я пойду к русскому попУ, покажу ему крест, и он мне мой грех простит".
Самый большой враг человечества -- церковь: под знаком креста и с именем Христа было замучено и убито гораздо больше, чем фашистами и коммунистами вместе взятыми. И сейчас православие под руководством дьявола рулит в нашей стране...

почему-то на ум сразу пришёл Швабрин из "капитанской дочки"

Я очень много читала, особенно в юности, и тем самым, испортила истинное восприятие жизни. А теперь я с трудом освобождаюсь от иллюзий и от образов врагов. В юности и молодости надо жить, а читать нужно в старости, когда все-равно никуда не деться от воспоминаний о прошедшей жизни. Враги живут внутри каждого из нас, а как они выглядят в литературе - зависит от фантазии писателя. Заметьте - практически все враги аморальны, на фоне их легко быть героем. Я не люблю литературу. Я в ней, как виде искусства, разочаровалась.

Я вышел на трибуну, в зал,

Мне зал напоминал войну,

А тишина — ту тишину.

Что обрывает первый залп.

Мы были предупреждены

О том, что первых три ряда

Нас освистать пришли сюда

В знак обьявленья нам войны

Я вышел и увидел их,

Их в трех рядах, их в двух шагах,

Их — злобных, сытых, молодых,

В плащах, со жвачками в зубах,

В карман — рука, зубов оскал,

Подошвы — на ногу нога.. .

ТАК ВОТ ОНО -ЛИЦО ВРАГА
А сзади только черный зал,

И я не вижу лиц друзей,

Хоти они, наверно, есть,

Хотя они, наверно, здесь.

Но их ряды — там, где темней,

Наверно там, наверно так,

Но пусть хоть их глаза горят,

Чтоб я их видел, как маяк!

За третьим рядом полный мрак,

В лицо мне курит первый ряд.

Почувствовав почти ожог,

Шагнув, я начинаю речь.

Ее начало — как прыжок

В атаку, чтоб уже не лечь:

— Россия, Сталин, Сталинград! —

Три первые ряда молчат.

Но где-то сзади легкий шум,

И, прежде, чем пришло на ум,

Через молчащие ряды,

Вдруг, как обвал, как вал воды,

Как сдвинувшаяся гора,

Навстречу рушится «ура» !

Уж за полночь, и далеко

А митинг все еще идет,

И зал встает, и зал поет,

И в зале дышится легко.

А первых три ряда молчат,

Молчат, чтоб не было беды,

Молчат, набравши в рот воды,

Молчат четвертый час подряд!

(К. Симонов)