Молодая женщина зябко вздрагивает и, покачав головой, медленно
возвращается в комнату, подбрасывает торфа в камин, перемешивает, пока его
не охватит пламя, берет клубок, снова кидает его в угол дивана, встает,
подходит к зеркалу, с полминуты задумчиво стоит перед ним, опустив голову,
и вдруг вскидывает голову и смотрит на свое отражение: яркий макияж делает
ее детское лицо еще более детским, почти кукольным, хотя у самой куклы уже
четверо детей. Дублин так далеко - Графтон-стрит - О'Коннел-бридж -
набережные; кино и танцы - Театр Аббатства - по будням в одиннадцать утра
служба в церкви святой Терезы, куда надо приходить загодя, если хочешь
найти свободное место. Молодая женщина, вздохнув, снова подходит к камину.
С чего это жена Идена Мак-Намары повадилась рожать детей только по ночам и
только в сентябре? Но ведь Иден Мак-Намара с марта по декабрь работает в
Англии и лишь под рождество приезжает на три месяца домой, чтобы запасти
торфа, покрасить дом, починить крышу, тайком половить лососей со
скалистого обрыва, поискать, не вынесло ли море на берег какого добра, и
еще - чтобы сделать очередного ребенка; вот почему дети Идена Мак-Намары
появляются на свет всегда в сентябре и всегда числа двадцать третьего -
через девять месяцев после рождества, когда начинаются большие штормы и
море на много миль захлестнуто яростной белой пеной. Иден, верно, сидит
сейчас в Бирмингеме у стойки бара, волнуется, как всякий, кто готовится
стать отцом, и проклинает упрямство своей жены, ни за что не желающей
расстаться с этим одиночеством, - строптивая черноволосая красавица, все
дети которой родятся в сентябре; среди развалин заброшенной деревни она
занимает единственный еще не заброшенный дом. В том месте побережья,
красота которого причиняет боль, потому что в солнечные дни отсюда можно
видеть за тридцать, за сорок километров и не обнаружить никаких признаков
человеческого жилья - лишь синева, призрачные островки да море. Позади
дома голый склон круто взмывает вверх на четыреста футов, а в трехстах
шагах перед домом он так же круто обрывается вниз на триста футов; черные
голые камни, ущелья, пещеры, вгрызшиеся в глубь скалы на пятьдесят -
семьдесят метров; в штормовую погоду из пещер грозно вырывается пена,
словно белый палец, на клочки раздираемый штормом.
Нуала Мак-Намара уехала отсюда в Нью-Йорк продавать шелковые чулки у
Вулворта, Джон стал учителем в Дублине, Томми - иезуитом в Риме, Бриджит
вышла замуж в Лондоне, - но Мэри упорно цепляется за этот безнадежный,
заброшенный клочок земли, где вот уже четвертый год подряд в сентябре она
производит на свет по ребенку.
- Приезжайте ко мне двадцать четвертого, доктор, часам к одиннадцати, и
клянусь вам, вы приедете не напрасно. Генрих Бёлль. Ирландский дневник
Всё же на пользу пошли их пытки –\Нелегко меня запугать. \Стал я гибким, ловким и прытким, \По физкультуре – только пять. ОЛЕГ ГРИГОРЬЕВ 1943-1992 ПЫТКИ
Литература
"Ирландский дневник" Бёлля... Чьи еще на слуху?
Журнал Печорина
"Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить имя над чужим произведением. Дай Бог, чтоб читатели меня не наказали за такой невинный подлог!
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге, следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям.
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем. " (М. Лермонтов "Герой нашего времени")
М. Горький "Несвоевременные мысли"
"Мы добивались свободы слова затем, чтобы иметь возможность говорить и писать правду.
Но говорить правду, — это искусство труднейшее из всех искусств, ибо в своем «чистом» виде, не связанная с интересами личностей, групп, классов, наций, — правда почти совершенно неудобна для пользования обывателя и неприемлема для него. Таково проклятое свойство «чистой» правды, но в то же время это самая лучшая и самая необходимая для нас правда.
Поставим себе задачу — сказать правду о немецких зверствах. Я надеюсь, что совершенно точно установимы факты зверского отношения немецких солдат к солдатам России, Франции, Англии, а также к мирному населению Бельгии, Сербии, Румынии, Польши. Я имею право надеяться, что эти факты — вне сомнений и так же неоспоримы, как факты русских зверств в Сморгони, в городах Галиции и т. д. Я не отрицаю, что отвратительные приемы истребления людей, применяемые немцами, впервые допущены в деле человекоубийства. Не могу отрицать, что отношение немцев к русским военнопленным — гнусно, ибо знаю, что отношение старой русской власти к немецким военнопленным было тоже гнусным.
Все это — правда, эту правду создала война. На войне необходимо как можно больше убивать людей — такова циническая логика войны. Зверство в драке неизбежно, вы видали, как жестоко дерутся дети на улицах?
«Чистая» правда говорит нам, что зверство есть нечто вообще свойственное людям, — свойство, не чуждое им даже и в мирное время, если таковое существует на земле. Вспомним, как добродушный русский человек вколачивал гвозди в черепа евреев Киева, Кишинева и других городов, как садически мучили тюремщики арестантов, как черносотенцы разрывали девушек-революционерок, забивая им колья в половые органы; вспомним на минуту все кровавые бесстыдства 906—7—8 годов.
Я не сравниваю немецких зверств с общечеловеческими и, в частности, русским зверством; я просто, пользуясь свободой слова, рассуждаю о правде сего, текущего дня, о правде, созданной войною, и о «чистой» правде, которая общезначима для всех времен и которая воистину «краше солнца» , хотя она часто печальна и обидна для нас".
"Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить имя над чужим произведением. Дай Бог, чтоб читатели меня не наказали за такой невинный подлог!
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге, следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям.
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем. " (М. Лермонтов "Герой нашего времени")
М. Горький "Несвоевременные мысли"
"Мы добивались свободы слова затем, чтобы иметь возможность говорить и писать правду.
Но говорить правду, — это искусство труднейшее из всех искусств, ибо в своем «чистом» виде, не связанная с интересами личностей, групп, классов, наций, — правда почти совершенно неудобна для пользования обывателя и неприемлема для него. Таково проклятое свойство «чистой» правды, но в то же время это самая лучшая и самая необходимая для нас правда.
Поставим себе задачу — сказать правду о немецких зверствах. Я надеюсь, что совершенно точно установимы факты зверского отношения немецких солдат к солдатам России, Франции, Англии, а также к мирному населению Бельгии, Сербии, Румынии, Польши. Я имею право надеяться, что эти факты — вне сомнений и так же неоспоримы, как факты русских зверств в Сморгони, в городах Галиции и т. д. Я не отрицаю, что отвратительные приемы истребления людей, применяемые немцами, впервые допущены в деле человекоубийства. Не могу отрицать, что отношение немцев к русским военнопленным — гнусно, ибо знаю, что отношение старой русской власти к немецким военнопленным было тоже гнусным.
Все это — правда, эту правду создала война. На войне необходимо как можно больше убивать людей — такова циническая логика войны. Зверство в драке неизбежно, вы видали, как жестоко дерутся дети на улицах?
«Чистая» правда говорит нам, что зверство есть нечто вообще свойственное людям, — свойство, не чуждое им даже и в мирное время, если таковое существует на земле. Вспомним, как добродушный русский человек вколачивал гвозди в черепа евреев Киева, Кишинева и других городов, как садически мучили тюремщики арестантов, как черносотенцы разрывали девушек-революционерок, забивая им колья в половые органы; вспомним на минуту все кровавые бесстыдства 906—7—8 годов.
Я не сравниваю немецких зверств с общечеловеческими и, в частности, русским зверством; я просто, пользуясь свободой слова, рассуждаю о правде сего, текущего дня, о правде, созданной войною, и о «чистой» правде, которая общезначима для всех времен и которая воистину «краше солнца» , хотя она часто печальна и обидна для нас".
Платоновский совслужащий из Города Градова. " Не забыть заготовить 366 бутылку для наливки, нынче год високосный. Не забыть составить перспективный план развития народного хозяйства на 25 лет. Осталось три дня. "
Похожие вопросы
- Какая она (не) земная женщина? см. Генриха Белля.
- Книги современных ирландских авторов посоветуете?
- " В толпе я увидел ее. \ Только на миг, \ Но в дневнике осталась помета. " ДНЕВНИК, ассоциации ?
- Что дает миру дневник Поэта?
- Дневник Анны Франк
- Слухи, сплетни. Что о них в литературе, кино?
- Игра в бисер. Литературные дневники.
- Посоветуйте, чьи дневники или биографии можно прочесть?
- Вы ведете дневник?
- Ваш дневник