Напишите первые 2 строчки из Вашей любимой книги.

Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место полянам, поросшим жёлтой осокою. Солнце садилось уже который час, всё никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. Машина катилась по узкой дороге, засыпанной хрустящим гравием. Крупные камни я пускал под колесо, и каждый раз в багажнике лязгали и громыхали пустые канистры.

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются только затем, чтоб постричься, побриться, освежить волосы вежеталем и сразу же умереть.. .

– Огни, ваше благородие!
– Что? – не понял Арцеулов, на всякий случай покосившись в ночную тьму, куда указывал незнакомый ему унтер-офицер – напарник по караулу.

5 апреля 1921 года. Полуостров Галлиполи.
С Эгейского моря дует теплый ветер, белое полотно наших палаток еле заметно подрагивает, а над желтым прибрежным песком с самого утра неторопливо парят огромные, совсем не похожие на наших крымских, чайки.
Значит, все-таки весна.

Приступая к описанию недавних и столь странных событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе, я принужден, по неумению моему, начать несколько издалека, а именно некоторыми биографическими подробностями о талантливом и многочтимом Степане Трофимовиче Верховенском. Пусть эти подробности послужат лишь введением к предлагаемой хронике, а самая история, которую я намерен описывать, еще впереди.

«Это что за невидаль: „Вечера на хуторе близ Диканьки“? Что это за „Вечера“? И швырнул в свет какой-то пасечник! Слава богу! еще мало ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу! Еще мало народу, всякого звания и сброду, вымарало пальцы в чернилах! Дернула же охота и пасичника дотащиться вслед за другими! Право, печатной бумаги развелось столько, что не придумаешь скоро, что бы такое завернуть в нее».

"Стану ли я героем своего повествования - или это место займет кто-то другой, - это будет видно в дальнейшем... "
Подсказки нужны?

"Неужели я пойду на это? " - спрашивала сама себя Джоанна, стоя в задумчивости на втором этаже огромного, ярко освещенного универмага.

Что можно сказать о двадцатипятилетней девушке, которая умерла?
Что она была красивой. И умной. Что любила Моцарта и Баха. И "Битлз". И
меня. Однажды, когда она окончательно замучила меня, рассказывая о своих
музыкальных привязанностях, я спросил: "Ну и кто за кем? " - "По алфавиту",-
смеясь, ответила она. Я тоже улыбнулся. Тогда. Но теперь сижу и думаю: ведь
если в этот список вставить мое имя, то я всего-навсего плетусь в хвосте у
Моцарта, а вот если фамилию - тогда мне удается втиснуться между Бахом и
"Битлз". Но в любом случае я не первый, и это, неизвестно почему, чертовски
угнетает меня. С самого детства я привык во всем быть первым. Впрочем, это у
нас фамильное.

Перед матчем Лодка и Залызин, изнывая от жары, лежали на певучей металлической кровати с шишечками, поверх одеяла с чуть скрипящим, туго накрахмаленным пододеяльником, отделанным любовно провинциальным тамбурным швом, похожими на иней кружавчиками, аппликациями и ришелье, и любили друг друга. А горка подушек была такая прилежно целомудренная, что её было неловко помять, и Лодка сразу поставила её на телевизор, словно сахарную пирамиду.. .
...Ты мне подарил одиночество, а одиночество мне подарило книги. Ты знаешь, книги - это тоже вроде скалолазания. И чтобы голова не закружилась, к книгам тоже надо прижиматься, как к скалам. Тогда не разобьёшься. Начиталась, вроде поумнела. А что с ним делать, с умом? Меняю ум на счастье. С тобой мне всё равно лучше, чем с книгами. Я так люблю тебя, Лызик.. .
(Е. Евтушенко. "Не умирай прежде смерти")

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются только затем, чтоб постричься, побриться, освежить волосы вежеталем и сразу же умереть.. .

Однажды весной, в час небывалого жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...

Это была красивая комната, с высокими дубовыми оливковозелеными панелями, желтоватым фризом и лепным потолком. По кирпичнокрасному сукну, покрывавшему пол, разбросаны были шелковые персидские коврики с длинной бахромой. На столике красного дерева стояла статуэтка Клордиона, а рядом лежал экземпляр "Les Cent Nouvelles" в переплете работы Кловиса Эв. Книга принадлежала некогда Маргарите Валуа, и переплет ее был усеян золотыми маргаритками-этот цветок королева избрала своей эмблемой. На камине красовались пестрые тюльпаны в больших голубых вазах китайского форфора. В окна с частым свинцовым переплетом вливался абрикосовый свет летнего лондонского дня.

Первыми к месту казни сбежались мальчишки. Было еще темно, когда трое или четверо из них выбрались из лачуг, ступая бесшумно, как кошки, в своих войлочных обувках. Только что выпавший снег, словно свежий слой краски, лег на городишко, и их следы первыми нарушили его девственный покров. Они пробирались мимо беспорядочно разбросанных деревянных хижин по улицам, покрытым замерзшей грязью, к базарной площади, где в ожидании жертвы возвышалась виселица.

"Мне тридцать семь, и я сижу в кресле "Боинга-747". Гигантский лайнер снижается, пронизывая толщу облаков, и заходит на посадку в аэропорт Гамбурга. Холодный ноябрьский дождь выкрасил землю тёмным, и техники в дождевиках, флаг на крыше приплюснутого терминала, рекламный щит "БМВ" кажутся унылой фламандской картиной. "Ну что, опять Германия? " - подумал я. "

реднаероК дарноК лраК
Эти непонятные слова можно было прочитать на стеклянной двери маленькой
книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины
полутемного помещения.

Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену.
Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалеку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки.
- Дорогой мистер Беннет, - сказала как-то раз миссис Беннет своему мужу, - слышали вы, что Незерфилд-парк наконец больше не будет пустовать?

абвгд
еёжз

Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества являлось очаровательное и поучительное зрелище-представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии.

10 (десять) рублей

Пролог или 1 глава начало книги ?)
"...изменник рода человеческого, признаешь ли ты, что вступил на дорогу зла по воле своей, а не по принуждению или недомыслию глупому? Соблазн тебя обуял, жизни нечестивой, блудливой и разгульной возжелалось, оттого и свет чистый на мрак кромешный променял! " - это пролог
"Оглядываясь назад, на все свои двадцать девять относительно честно прожитых лет, не могу не признать - в скуке стандартной жизни имеются свои преимущества. Самое страшное повреждение организма - царапина от диванной пружины; самый большой стресс - когда, прогуляв семестр (погряз по молодости-глупости в гулянках и добывании средств на эти самые гулянки) , чудом, в последний момент, разделался с экзаменами, едва не отправившись служить Родине, что в мои жизненные планы никаким боком не входило. " - сама книга

Ну и вторая любимая книга - "И вот настал день, когда Человек был готов отказаться от
мысли проникнуть в космос. Первые сомнения возникли еще тогда,
когда Ван Аллен открыл вокруг Земли пояса радиации. "

Начинается так:
Это, конечно, сон. Я в колледже. Мне пятнадцать лет, Я усердно решаю задачу по геометрии.
А вот любимая фраза:
Самое же главное состоит в том, что наша любовь к ближнему, истолкованная превратно, обращалась против самой себя. Основанная исключительно на жалости, она запретила бы всякое воспитующее наказание. Подлинная Любовь к ближнему, будучи служением Человеку, а не отдельной личности, повелевала нам бороться с личностью, чтобы возвеличит в ней Человека.

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.