Тема памятника в творчестве В. Ф Ходасевича?

В 1928 году в эмиграции Владислав Ходасевич пишет стихотворение "Памятник", где прямо говорит:

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано…

Стихотворение построено на слиянии противоположного: конец и начало мироздания совмещены в личности поэта. Совершённое им мало в общем массиве культуры, но прочно во времени.
В новой (революционной) России поэт всё же предвидит грядущий Ренессанс, когда и его “идол” займёт подобающее место на русском литературном Парнасе.

Идол, перекрёсток, время, песок, ветер, две дороги.. . Казалось бы, продолжая говорить об идоле на перекрёстке, поэт заглядывает в будущее. Он предчувствует те времена, когда все его творения и сам он совершенно забудутся. Время уничтожит память о нём, ветер повалит его статую, песок погребёт её. Хотя в первой строфе Ходасевич именует себя прочным звеном, альфой и омегой. Это неслучайно. Как неслучайно и количество дорог - именно две, а не одна или, допустим, сто. Что же это за дороги? Для чего поэт вообще говорит о них? Две дороги - это слава и труд поэта.
Перекрёсток ассоциируется с крестом, отсюда “крест поэта” - поэзия, соединяющая в себе и крестные муки, и божественное начало.
Двум потокам времени, в одном из которых оно пересыпается медленно, а в другом летит как вихрь, противостоит здесь само творчество- никакому времени не подвластное, вечное как Бог.

Это самый маленький по объёму “памятник”, который есть в поэзии, внешне совершенно не похожий на традиционные. Но в стихотворении есть то основное, что входит в понятие “литературный памятник” и вписывается в традицию:
ощущение своей значительности (“Во мне конец, во мне начало… ”), ощущение себя единым звеном с предшествующими и последующими поколениями. “Во мне конец, во мне начало”- это сказано с полной ответственностью.

Владислав Ходасевич принадлежит к тем русским поэтам, которые написали свой "Памятник". Восьмистишие с этим заглавием датируется 1928 годом, и хотя автору предстояло жить еще одиннадцать лет, стихов он в это последнее десятилетие уже почти не писал, так что и в самом деле "Памятником" поэт сознательно и ответственно завершал свой путь. "Памятник" - редкий вид стихотворений, на который право имеют редкие поэты. Ходасевич знал за собой это право, но памятник он себе поставил мало похожий на классический державинско-пушкинский образец. В этом торжественном жанре он вывел себе неожиданно скромный итог; он отказался от громкого тона и пафоса и оставил нам выверенную, сдержанную и трезвую формулу своей роли и места в поэтической истории.

Во мне конец, во мне начало.

Мной совершенное так мало!

Но всё ж я прочное звено:

Мне это счастие дано.

Судьбой Ходасевича было литературное одиночество - судьбой, им самим осознанно избранной. "Мы же с Цветаевой <...> выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не пристали, остались навек одинокими, "дикими". Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть". Так он вспоминал в очерке "Младенчество". В самом деле, Ходасевич и Цветаева - именно эти двое из больших поэтов эпохи до такой степени ни с кем не группировались и ни во что не входили, не связывали свой путь, хотя бы на время, ни с каким художественным и философским направлением эпохи, школами, группами и "цехами". Вероятно, это было непросто в ту пору интенсивных группировок, и на такую степень невовлеченности, неангажированности нужна была творческая воля. Впрочем, сам Ходасевич эту свою литературную неприкаянность не раз объяснял более просто - промежуточностью рождения и, соответственно, вступления в литературу между поэтическими поколениями - между "начинавшим себя исчерпывать" символизмом и еще не сложившимися новыми течениями. Н. Берберова назвала его "поэтом без своего поколения" {Берберова Н. Памяти Ходасевича // Современные записки (Париж) . 1939. Кн. LXIX. С. 259.}. Однако мы должны признать такое заключение и объяснение самого поэта лишь относительно верными, хотя и в самом деле год рождения многое определял в ту пору интенсивной и быстрой смены набегавших одно на другое направлений и школ. Но ведь называет же Ходасевич тут же, в "Младенчестве", как своих ровесников Городецкого и Гумилева, учредителей петербургского акмеизма, к которому он "не пристал", вероятно, не только лишь потому, что был москвичом.

Так или иначе, с самого вступления в литературу он очутился "на перекрестке двух дорог", который затем в его судьбе воспроизводился все заново и по-новому и на котором в конце концов он увидел свой будущий памятник.

В России новой, но великой

Поставят идол мой двуликий

На перекрестке двух дорог,

Где время, ветер и песок.. .