Игра в бисер. Неожиданный ракурс. Проза.

"Что такое рассказ? Точный ответ найти не просто. Попытки отгородить понятие «рассказ» от понятия «новелла» или, скажем, короткая повесть оказывались бесплодными.

Ясно одно: рассказом называют короткое произведение художественной литературы. Такая формулировка не утверждает ни особое строение, ни наличие или отсутствие вымысла. Она подчеркивает главное свойство, отличающее рассказ от других литературных жанров и определяет его особые качества. Это главное свойство — краткость.

Конечно, краткость — понятие относительное, известны рассказы-притчи в несколько строк, а пространные сочинения в два, а то и в три печатных листа иногда тоже почему-то величают рассказами. Сомерсет Моэм, например, ограничил протяженность рассказа (правда, не своего, а чужого) одним часом чтения.

Судя по произведениям советской многонациональной литературы, собранным в этом двухтомнике, С. Моэм не далек от истины.

Рассказ отличается от повести или романа прежде всего психологически. Сам выбор факта, извлечение его из общего потока жизни, признание, что именно этот факт достоин быть центром повествования, предметом художественного исследования и всеобщего интереса, делает его чем-то особенным, заставляет вглядеться в него, как в лицо, выхваченное из пестрой толпы демонстрантов и укрупненное линзой трансфокатора.

Рассказ обычно имеет дело с одним, отдельным явлением. И чем отчетливей угадывается читателем место и роль этого явления в общей структуре бытия, тем талантливей и долговечней рассказ.

Это чем-то похоже на фотозагадку: с очень близкого расстояния фотографируется небольшая часть предмета и предлагается узнать, что изображено на снимке. Чтобы трудней было угадать, фотограф старается выбрать необычный, неожиданный ракурс; рассказчик же мобилизует все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы помочь читателю увидеть и понять целое. (...)" В. Шишков, "Советский рассказ".

Для меня таким «неожиданным ракурсом» стал роман Б. Шлинка «Чтец» .

Как жить с чувством вины, как относится к своим родителям, которые не участвовали, но и не протестовали. Как любить тех, кто совершал преступления.

«Возможность показывать пальцем на виновных не освобождала от стыда. Но она позволяла преодолеть муки от него.
Она превращала пассивные муки от стыда в энергию, действие, агрессию. И
споры с виновными родителями были особенно полны энергии.
Я ни на кого не мог показать пальцем. На своих родителей уже по одной
той причине, что я ни в чем не мог их обвинить»

Каково это, жить в стране, породившей нацизм.

«Одновременно я спрашиваю себя, как начал спрашивать уже тогда: что,
собственно, делать моему поколению потомков с информацией об ужасах
уничтожения евреев? Нам не следует считать, что мы можем понять то, что
является непонятным, нам нельзя сравнивать то, что не поддается сравнению,
нам нельзя спрашивать, потому что спрашивающий, даже если он и не подвергает
сомнению эти ужасы, все же делает их предметом разговора и не воспринимает
как нечто, перед, чем он с чувством трепета, стыда и собственной вины может
только замолчать. Неужели нам следует молчать с чувством трепета, стыда и
собственной вины? До каких пор? Не скажу, чтобы тот пыл пересмотра и
просвещения, с которым я участвовал в работе семинара, во время судебного
разбирательства у меня просто пропал. Но то, что кого-то из немногих осудят
и накажут и то, что нам, новому поколению, придется молчать с чувством
трепета, стыда и вины, - неужели только в этом и заключается вся цель? »

История Ханны, в силу своей неразвитости, закомплексованности, безграмотности и упрямства ставшей надсмотрщицей в лагере служит для Михаэля толчком к осмыслению общей вины немцев за события второй мировой войны.
Герой приходит к выводу, что виновны в произошедшем все.
Можно ли сочувствовать тому, кто служил фашистам?
Вот для меня самый больной вопрос и неожиданный ракурс этого романа.
Я искренне считаю, что сегодняшнее поколение немцев не должно нести ответственности за нацизм. А нагнтение в Германии чувства вины имеет только обратные последствия.