Крым
Старинный друг, поговорим,
Старинный друг, ты помнишь Крым?
Вообразим, что мы сидим
Под буком темным и густым.
Медуз и крабов на мели
Босые школьники нашли,
За волнорезом залегли
В глубоком штиле корабли,
А море, как веселый пес,
Лежит у отмелей и кос
И быстрым языком волны
Облизывает валуны.
Звезда похожа на слезу,
А кипарисы там, внизу,
Как две зеленые свечи
В сандалом пахнущей ночи. . .
Дмитрий Кедрин
Литература
Крым. Что о нем в литературе, кино?
Живя попеременно в Москве, Петербурге, Париже, путешествуя по странам Средиземноморья, Волошин всегда мысленно обращался к восточному Крыму.
В Москве Волошину-студенту чудится:
Лазурное море
Живет и горит
И каждой волною
Со мной говорит.
Он с нетерпением дожидается каникул, чтобы снова встретиться с солнечным голубым простором:
О солнце! О море -
Простор голубой -
С какою любовью
Я рвусь к вам душой!
Красота Италии не приглушает в нем любви к Киммерии, ничто не отвлекает его сердце и мысли от выжженного солнцем пустынного Меганома. В Риме Макс де Коктебель, как шутя называли Волошина его спутники Л. Кандауров и В. Ишеев, вспоминает, как
В камень черный,
В берег голый
Бьет упорный
Вал тяжелый, -
и оканчивает восклицанием:
Ах, к пустыне той Рвуся я душой!
Даже пленительный Париж не может заглушить зов родины.
Мне, Париж, желанна и знакома
Власть забвенья, хмель твоей отравы!
Ах! В душе - пустыня Меганома,
Зной, и камни, и сухие травы. . -
пишет он в стихотворении "Перепутал карты я пасьянса. . .".
От бюргерской, мещанской Европы поэт мысленно устремлялся "в просторы всех веков и стран, легенд, историй и поверий".
Ему, искателю родины духа, не удалось побывать на Востоке - в Индии, Китае и Японии. Истинную родину духа он нашел в восточном Крыму.
Из всех див мирозданья Волошин избрал Киммерию.
Она была дорога ему и тем, о чем он заявлял в своем двухстрочном стихотворении "Киммерийские берега", ставшем названием одной из его акварелей.
...Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой -
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Кара-Дага. .
(Кара-Даг в облаках)


В Москве Волошину-студенту чудится:
Лазурное море
Живет и горит
И каждой волною
Со мной говорит.
Он с нетерпением дожидается каникул, чтобы снова встретиться с солнечным голубым простором:
О солнце! О море -
Простор голубой -
С какою любовью
Я рвусь к вам душой!
Красота Италии не приглушает в нем любви к Киммерии, ничто не отвлекает его сердце и мысли от выжженного солнцем пустынного Меганома. В Риме Макс де Коктебель, как шутя называли Волошина его спутники Л. Кандауров и В. Ишеев, вспоминает, как
В камень черный,
В берег голый
Бьет упорный
Вал тяжелый, -
и оканчивает восклицанием:
Ах, к пустыне той Рвуся я душой!
Даже пленительный Париж не может заглушить зов родины.
Мне, Париж, желанна и знакома
Власть забвенья, хмель твоей отравы!
Ах! В душе - пустыня Меганома,
Зной, и камни, и сухие травы. . -
пишет он в стихотворении "Перепутал карты я пасьянса. . .".
От бюргерской, мещанской Европы поэт мысленно устремлялся "в просторы всех веков и стран, легенд, историй и поверий".
Ему, искателю родины духа, не удалось побывать на Востоке - в Индии, Китае и Японии. Истинную родину духа он нашел в восточном Крыму.
Из всех див мирозданья Волошин избрал Киммерию.
Она была дорога ему и тем, о чем он заявлял в своем двухстрочном стихотворении "Киммерийские берега", ставшем названием одной из его акварелей.
...Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой -
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Кара-Дага. .
(Кара-Даг в облаках)


Чехов Дама с собачкой
Бег
Симонов Арабатская стрелка
Бег
Симонов Арабатская стрелка
Остров
Аксенов-Остров Крым
Бахчисарайский фонтан Пушкина
Бахчисарайский фонтан Пушкина
М. Волошин
Коктебель
Как в раковине малой — Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть ее мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы ее повторены
В движении и завитке волны, —
Так вся душа моя в твоих заливах,
О, Киммерии темная страна,
Заключена и преображена.
С тех пор как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я — душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов,
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой, —
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага,
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху — разбег, а мысли — меру дали.
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
Коктебель
Как в раковине малой — Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть ее мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы ее повторены
В движении и завитке волны, —
Так вся душа моя в твоих заливах,
О, Киммерии темная страна,
Заключена и преображена.
С тех пор как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я — душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов,
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой, —
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага,
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху — разбег, а мысли — меру дали.
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
Валентинов "Флегетон"
"Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая стклянка.
На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена.. . Вы подходите к пристани — особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов — дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. — кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом — солдатами, моряками, купцами, женщинами, — причаливают и отчаливают от пристани.
— На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, — предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов. " (Л. Толстой "Севастопольские рассказы")
На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена.. . Вы подходите к пристани — особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов — дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. — кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом — солдатами, моряками, купцами, женщинами, — причаливают и отчаливают от пристани.
— На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, — предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов. " (Л. Толстой "Севастопольские рассказы")
"Я подымаюсь по белой
дороге, Пыльной, звенящей,
крутой. Не устают мои легкие ногиВыситься над высотой. Слева — крутая спина
Аю-Дага, Синяя бездна — окрест. Я вспоминаю курчавого
магаЭтих лирических мест. Вижу его на дороге и в
гроте... Смуглую руку у лба.. . — Точно стеклянная на
поворотеПродребезжала арба.. . — Запах — из детства — какого-то
дымаИли каких-то племен. ..Очарование прежнего КрымаПушкинских милых времен. Пушкин! — Ты знал бы по первому
взору, Кто у тебя на пути. И просиял бы, и под руку в
горуНе предложил мне идти. Не опираясь о смуглую
руку, Я говорила б, идя, Как глубоко презираю
наукуИ отвергаю вождя, Как я люблю имена и
знамена, Волосы и голоса, Старые вина и старые
троны, — Каждого встречного пса! —
Полуулыбки в ответ на
вопросы, И молодых королей... Как я люблю огонек
папиросыВ бархатной чаще аллей, Комедиантов и звон
тамбурина, Золото и серебро, Неповторимое имя: Марина, Байрона и болеро, Ладанки, карты, флаконы и
свечи, Запах кочевий и шуб, Лживые, в душу идущие,
речиОчаровательных губ. Эти слова: никогда и
навеки, За колесом — колею... Смуглые руки и синие
реки, — Ах, — Мариулу твою! —
Треск барабана — мундир
властелина — Окна дворцов и карет, Рощи в сияющей пасти
камина, Красные звезды ракет.. . Вечное сердце свое и
служеньеТолько ему. Королю! Сердце свое и свое
отраженьеВ зеркале.. . — Как я
люблю.. . Кончено.. . — Я бы уж не
говорила, Я посмотрела бы вниз... Вы бы молчали, так грустно, так
милоТонкий обняв кипарис. Мы помолчали бы оба — не так ли?
— Глядя, как где-то у ног, В милой какой-нибудь маленькой
саклеПервый блеснул огонек. И — потому что от худшей
печалиШаг — и не больше — к игре! —
Мы рассмеялись бы и
побежалиЗа руку вниз по горе. " М. Цветаева.
дороге, Пыльной, звенящей,
крутой. Не устают мои легкие ногиВыситься над высотой. Слева — крутая спина
Аю-Дага, Синяя бездна — окрест. Я вспоминаю курчавого
магаЭтих лирических мест. Вижу его на дороге и в
гроте... Смуглую руку у лба.. . — Точно стеклянная на
поворотеПродребезжала арба.. . — Запах — из детства — какого-то
дымаИли каких-то племен. ..Очарование прежнего КрымаПушкинских милых времен. Пушкин! — Ты знал бы по первому
взору, Кто у тебя на пути. И просиял бы, и под руку в
горуНе предложил мне идти. Не опираясь о смуглую
руку, Я говорила б, идя, Как глубоко презираю
наукуИ отвергаю вождя, Как я люблю имена и
знамена, Волосы и голоса, Старые вина и старые
троны, — Каждого встречного пса! —
Полуулыбки в ответ на
вопросы, И молодых королей... Как я люблю огонек
папиросыВ бархатной чаще аллей, Комедиантов и звон
тамбурина, Золото и серебро, Неповторимое имя: Марина, Байрона и болеро, Ладанки, карты, флаконы и
свечи, Запах кочевий и шуб, Лживые, в душу идущие,
речиОчаровательных губ. Эти слова: никогда и
навеки, За колесом — колею... Смуглые руки и синие
реки, — Ах, — Мариулу твою! —
Треск барабана — мундир
властелина — Окна дворцов и карет, Рощи в сияющей пасти
камина, Красные звезды ракет.. . Вечное сердце свое и
служеньеТолько ему. Королю! Сердце свое и свое
отраженьеВ зеркале.. . — Как я
люблю.. . Кончено.. . — Я бы уж не
говорила, Я посмотрела бы вниз... Вы бы молчали, так грустно, так
милоТонкий обняв кипарис. Мы помолчали бы оба — не так ли?
— Глядя, как где-то у ног, В милой какой-нибудь маленькой
саклеПервый блеснул огонек. И — потому что от худшей
печалиШаг — и не больше — к игре! —
Мы рассмеялись бы и
побежалиЗа руку вниз по горе. " М. Цветаева.
Действие повести Лермонтова "Тамань" из "Героя нашего времени" происходит в Крыму.
Лишь запах чабреца, сухой и горьковатый,
Повеял на меня - и этот сонный Крым,
И этот кипарис, и этот дом прижатый
К поверхности горы, слились навеки с ним.
Здесь море - дирижер, а резонатор - дали,
Концерт высоких волн здесь ясен наперед.
Здесь звук, задев скалу, скользит по вертикали,
И эхо средь камней танцует и поёт.
Акустика вверху настроила ловушек,
Приблизила к ушам далекий ропот струй.
И стал здесь грохот бурь подобен грому пушек,
И, как цветок, расцвел девичий поцелуй.
Скопление синиц здесь свищет на рассвете,
Тяжелый виноград прозрачен здесь и ал.
Здесь время не спешит, здесь собирают дети
Чабрец, траву степей, у неподвижных скал.
(Н. Заболоцкий)
***


Повеял на меня - и этот сонный Крым,
И этот кипарис, и этот дом прижатый
К поверхности горы, слились навеки с ним.
Здесь море - дирижер, а резонатор - дали,
Концерт высоких волн здесь ясен наперед.
Здесь звук, задев скалу, скользит по вертикали,
И эхо средь камней танцует и поёт.
Акустика вверху настроила ловушек,
Приблизила к ушам далекий ропот струй.
И стал здесь грохот бурь подобен грому пушек,
И, как цветок, расцвел девичий поцелуй.
Скопление синиц здесь свищет на рассвете,
Тяжелый виноград прозрачен здесь и ал.
Здесь время не спешит, здесь собирают дети
Чабрец, траву степей, у неподвижных скал.
(Н. Заболоцкий)
***


Адам Мицкевич
Крымские сонеты
* * * * * * * * * * * * *
На море полный штиль. Бриз замер, изнемог.
Поник устало флаг. В зеркальной вижу глади
Купальщицы-волны светлеющие пряди,
Волшебной наготы не тронет ветерок.
Корабль оцепенел. Натруженный флагшток
И парус – после битв знамена на параде.
У спутников моих уверенность во взгляде,
К матросам капитан сейчас не очень строг.
О море! В глубине среди пугливых рыб
Во время страшных бурь гигантский спит полип,
Но щупальца в тиши он грозно расправляет.
О мысль моя! И ты – жилище для змеи:
Воспоминанья спят в дни бурные мои,
Но в безмятежный час змея меня терзает.
* * * * * * * * * * * *
* * * * * * * * * * * * *
Разверзлись небеса – на море грянул гром!
Как чудище, волна внезапно набежала,
Ударила о борт – корма заскрежетала,
Вскарабкался матрос на реи пауком.
Безумный ветер! Стон! И – волны кувырком!
Корабль, кружась, летит в метель седую шквала,
Вступив с прибоем в бой, сражаясь как попало,
Штурмует грудью шторм, таранит тучи лбом.
И я – ему вослед – лечу навстречу бездне!
Воображенье, вновь стань парусом – воскресни!
Мгновение – сольюсь с крылатым кораблем,
Из сердца рвется крик, и весело с толпою…
О, как легко парить над бездною морскою
И птицей проплывать в пространстве мировом!
Крымские сонеты
* * * * * * * * * * * * *
На море полный штиль. Бриз замер, изнемог.
Поник устало флаг. В зеркальной вижу глади
Купальщицы-волны светлеющие пряди,
Волшебной наготы не тронет ветерок.
Корабль оцепенел. Натруженный флагшток
И парус – после битв знамена на параде.
У спутников моих уверенность во взгляде,
К матросам капитан сейчас не очень строг.
О море! В глубине среди пугливых рыб
Во время страшных бурь гигантский спит полип,
Но щупальца в тиши он грозно расправляет.
О мысль моя! И ты – жилище для змеи:
Воспоминанья спят в дни бурные мои,
Но в безмятежный час змея меня терзает.
* * * * * * * * * * * *

* * * * * * * * * * * * *
Разверзлись небеса – на море грянул гром!
Как чудище, волна внезапно набежала,
Ударила о борт – корма заскрежетала,
Вскарабкался матрос на реи пауком.
Безумный ветер! Стон! И – волны кувырком!
Корабль, кружась, летит в метель седую шквала,
Вступив с прибоем в бой, сражаясь как попало,
Штурмует грудью шторм, таранит тучи лбом.
И я – ему вослед – лечу навстречу бездне!
Воображенье, вновь стань парусом – воскресни!
Мгновение – сольюсь с крылатым кораблем,
Из сердца рвется крик, и весело с толпою…
О, как легко парить над бездною морскою
И птицей проплывать в пространстве мировом!
Похожие вопросы
- Крым. Что о нем в литературе, кино?
- Шут, клоун. Что о нем в литературе, кино?
- Уголовный розыск. Что о нем в литературе, кино?
- Вагон Столыпинский. Что о нем в литературе, кино?
- Айсберг. Что о нем в литературе, кино?
- Предательство. Что о нем в литературе, кино?
- Магадан. Что о нем в литературе, кино?
- Инфаркт. Что о нем в литературе, кино?
- Учитель. Что о нем в литературе, кино?
- Париж. Что о нем в литературе, кино?
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль.. .
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.. .
Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель.
(М. Волошин)