На крышу к Карлсону… литературное путешествие по Швеции…?

Швеция-страна преданий и легенд. Красивая и печальная легенда, как древний камень, лежит и в основании Стокгольма…
В своей уникальной книге"Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями" Сельма Лагерлёф рассказывает обо всех краях и городах Швеции, над которыми пролетает стая диких гусей, несущая с собой заколдованного Нильса Хольгерссона. Упавшего в море крошечного мальчика подобрал рыбак и принёс продавать в Скансен - заповедный парк на острове Юргорден под Стокгольмом, где собраны всякие диковины и старинные вещи. Здесь Нильса выручил старый музыкант Клемент Ларссон, игравший в парке старинные народные песни. Ему-то и поведал "важный господин" легенду об основании Стокгольма.
...Пожилой господин снова сел на скамейку рядом с музыкантом и сказал: - Ты должен оказать мне услугу, Клемент. Мне не представится более случая побеседовать с тобой, но я велю послать тебе книгу о Стокгольме, а ты прочти её от начала до конца. Я, можно сказать, открыл для тебя Стокгольм! А теперь изучай его сам, по книге. Прочти о том, как жила и менялась столица Швеции, и о том, как маленький, тесный, обнесённый стенами город на островках раскинулся в наши дни великим морем домов, которые мы видим внизу под нами. Прочти о том, как на месте мрачной сторожевой башни замка Чернан был возведён прекрасный светлый дворец, который также стоит прямо под нами; и как церковь монастыря Серых братьев стала усыпальницей шведских королей. Прочти о том, как застраивался один островок за другим и как огороды на южном и северном концах города превратились в прекрасные парки либо в застроенные домами кварталы, как выравнивали горные кряжи, а проливы наполняли водой! И о том, как запертый со всех сторон охотничий заповедник — Юргорден превратился в любимейшее место гуляний народа. Ты должен освоиться в Стокгольме, Клемент! Ведь этот город принадлежит не только стокгольмцам. Он принадлежит и тебе, и всей Швеции!

К. БАТЮШКОВ
Из письма к Д. П. Северину от 19 июня 1814 г.

... Итак, мой милый друг, я снова на берегах Швеции,

В земле туманов и дождей,
Где древле скандинавы
Любили честь, простые нравы,
Вино, войну и звук мечей.
От сих пещер и скал высоких,
Смеясь волнам морей глубоких,
Они на бренных челноках
Несли врагам и казнь и страх.
Здесь жертвы страшные свершалися Одену,
Здесь кровью пленников багрились алтари.. .
Но в нравах я нашел большую перемену:
Теперь полночные цари
Курят табак и гложут сухари,
Газету готскую читают
И, сидя под окном с супругами, зевают.

Эта земля не пленительна. Сладости Капуи иль Парижа здесь не известны.
В ней нет ничего приятного, кроме живописных гор и воспоминаний.

.
Илья Сельвинский
ШВЕЦИЯ

Огоньки на горизонте светятся.
Там в тумане утреннего сна
Опочило королевство Швеция,
Говорят, уютная страна.

Никогда не знала революции,
Скопидомничала двести лет;
Ни собрания, ни резолюции,
Но у каждого велосипед.

В воскресенье едет он по ягоды,
Ищет яйца в чаечном гнезде.
Отчего ж в аптеке банки с ядами,
Черепушки в косточках везде?

Почему, как сообщают сведенья,
Несмотря на весь уютный быт,
Тихая классическая Швеция —
Страшная страна самоубийц?

В магазинах гордо поразвесила
Свитера, бюстгальтеры, штаны.. .
Только где же у нее поэзия?
Нет великой цели у страны.

Что же заставляло два столетия
Жить среди вещей, как средь богов?
Смерти не боится Швеция —
Страшно выйти ей из берегов.
1964

.
В интервью, взятом у Иосифа Бродского шведским славистом Бенгтом Янгфельдтом в сентябре 1990 года, Бродский признался даже, что чувствует себя больше дома в Швеции, чем в городе, где вырос:

“Последние два или три года я каждое лето приезжаю более или менее сюда, в Швецию, по соображениям главным образом экологическим, я полагаю. Это экологическая ниша, то есть ландшафт, начиная с облаков и кончая самым последним барвинком, не говоря про гранит, про эти валуны, про растительность, практически про всё — воздух и так далее, и так далее. Это то, с чем я вырос, это пейзаж детства, это та же самая широта, это та же самая фауна, та же самая флора. И диковатым некоторым образом я чувствую себя здесь абсолютно дома, может быть, более дома, чем где бы то ни было, чем в Ленинграде, чем в Нью-Йорке или в Англии, я уже не знаю где. <...> Это просто, как бы сказать, естественная среда, самая известная среда, которая известна для меня физически”.

Стихотворение “Облака”, написанное в квартире в центре Стокгольма, Иосиф сам комментировал следующим образом: “Из окна ничего не было видно — только облака. Когда я ложился на кровать, которая занимала большую часть комнаты, то смотрел на облака. Это у меня вообще пунктик. Началось давно, еще в родном городе: я выходил из дома, и единственное, что меня очень интересовало — облачность. Ничто другое не интересовало <…>. Облака — это наиболее событийное зрелище. Из естественных, да и вообще из любых. Самое большое шоу. Всегда колоссальное разнообразие”.

ОБЛАКА

О, облака
Балтики летом!
Лучше вас в мире этом
я не видел пока.

Может, и в той
вы жизни клубитесь
-- конь или витязь,
реже -- святой.

Только Господь
вас видит с изнанки --
точно из нанки
рыхлую плоть.

То-то же я,
страхами крепок,
вижу в вас слепок
с небытия,

с жизни иной.
Путь над гранитом,
над знаменитым
мелкой волной

морем держа,
вы -- изваянья
существованья
без рубежа.

Холм или храм,
профиль Толстого,
Рим, холостого
логова хлам,

тающий воск,
Старая Вена,
одновременно
айсберг и мозг,

райский анфас --
ах, кроме ветра
нет геометра
в мире для вас! (...)