Виктор Куллэ
MORTON, 44
(памяти Иосифа Бродского)
Полуподвал на окраине материка,
где обитала больная, картавая птица.
Если стихи провоцируют эхо, то как
стать незаметнее времени, попросту слиться
с мерным биением довифлеемских валов,
с мякотью слёз, отражающей звёзды по рангу?
Ибо единожды палец пером проколов,
до наступления ночи не высосешь ранку.
Грифель и мел замещаются склянкой чернил,
картриджем принтера, каплей горячего воска.
Эта иголка царапает старый винил
и застревает в бороздках бессонного мозга.
Выйди на улицу в демисезонном пальто
и — вдоль реки, повернув машинально налево —
воздух, горячий как над азиатским плато,
стынет дыханьем свинцового невского зева.
Ты — обречённый, смолящий одну за одной,
глухо бормочущий, дышащий тяжко, с натугой —
больше не связан ни материковой страной,
ни кулинарным венцом, ни неверной подругой.
Чайки над Гудзоном и облаков камуфляж
для анонима — кочевника, гунна, монгола —
лишь подтверждение: чем прихотливей пейзаж,
тем монотонней звучит человеческий голос.
