Города Италии в литературе?

О! Какое удивительное чувство — проснуться в чужом городе, в чужой стране! Проснуться в Италии! Конечно, всего лишь в Милане, но… тем не менее! Ну конечно, сам по себе Милан, вероятно, не «всего лишь» , но город этот не вопиет тающим от восторга голосом на каждой улице и в каждом переулке: «Италия! » Он почти такой же, как любой большой город.
— Но по сравнению с Омолем Милан, безусловно, имеет свои преимущества и свое очарование, — сказала Ева, когда мы вышли утром из отеля и увидели, как мельтешат перед глазами машины, и ощутили всеми фибрами души чужую атмосферу. .

..Не успели мы сделать и нескольких шагов, как я схватила Еву за руку. Мы как вкопанные остановились в восторге перед потрясающим зрелищем. Нет, это был не Миланский собор! Это был полицейский — весь в белом! Он стоял посреди необычайно оживленного движения на большущей шляпной коробке с черно-белыми полосами и гигантским красным сердцем! Постамент этот был точно как коробка для шляп! Ах, как это было прелестно! Вскоре мы обнаружили, что в городе все полицейские — регулировщики движения стоят точно так же и что коробки для шляп — это реклама известного сорта кофе. .



У меня не было особых иллюзий относительно Венеции. «Банальный город, где играют свадьбы; несколько грязных каналов и кое-где по углам немного золоченой мозаики» , — легкомысленно думала я, не желая обмануться.
Это я и сказала Еве, войдя в поезд в Милане.
— Посмотрим, — заключила Ева. .

..Мы с Евой застыли как вкопанные и только смотрели. Под отливающим перламутром небом в море из струящегося серебра прямо перед нашими глазами плавали острова лагуны. Зрелище было сверхъестественное. И пламя восторга, вспыхнувшее во мне, было, разумеется, тоже не из этого мира. Оно отняло у меня рассудок. Оно лишило меня дара речи и совершенно сбило с толку. Без единого слова поднялись мы с Евой на борт суденышка и поплыли по венецианской лагуне. И перед нами предстал Дворец дожей, такой редкостно прекрасный, такой редкостно, неправдоподобно прекрасный, словно из сказки. Редкостным и неправдоподобным, да, именно таким все предстало перед нами! Что-то было в этом городе — что-то необъяснимое. Я была заколдована, я не узнавала себя. Да, я Кати, но это была не я! Я — незнакомая, девушка вне времени, поднятая рукой богов и оказавшаяся в Венеции именно в этот вечер потому, что так пожелали боги. И все это серебро, весь этот перламутр они рассыпали здесь, потому что желали доставить мне радость. И белый дворец поставили здесь ради моего удовольствия! Да, я была любимицей богов, а Венеция — моей позолоченной шкатулкой, и этой ночью решалась моя судьба!
Как во сне, последовала я за Евой через толпу к Пьяцце. Пьяцца-ди-Сан-Марко — самая красивая площадь мира! Краткие сумерки уже миновали. Пьяцца раскинулась, ярко освещенная, в сиянии тысяч электрических лампочек, оркестрик посреди площади заиграл грациозную легкую мелодию, которую я никогда прежде не слышала, а золотистый мозаичный фасад собора Сан Марко так и сверкал. Я попыталась разорвать паутину мечтаний, все больше опутывавшую меня, но тщетно. .

..Когда я стану одинокой старушкой, разбитой подагрой, и народной пенсии не будет хватать, и я буду ждать смерти, я вспомню время, когда была молода и плыла по Венеции в гондоле. Я буду вспоминать, как светила луна, и какой черной была вода в каналах, и как таинственно светились во мраке старинные палаццо..

А. Блок

Флоренция, ты ирис нежный;

По ком томился я один

Любовью длинной, безнадежной,

Весь день в пыли твоих Кашин?

О, сладко вспомнить безнадежность:

Мечтать и жить в твоей глуши;

Уйти в твой древний зной и в нежность

Своей стареющей души.. .

Но суждено нам разлучиться,

И через дальние края

Твой дымный ирис будет сниться,

Как юность ранняя моя.

СИЕНА

В лоне площади пологой
Пробивается трава.
Месяц острый, круторогий,
Башни - свечи божества.

О, лукавая Сиена,
Вся - колчан упругих стрел!
Вероломство и измена -
Твой таинственный удел!

От соседних лоз и пашен
Оградясь со всех сторон,
Острия церквей и башен
Ты вонзила в небосклон!

И томленьем дух влюбленный
Исполняют образа,
Где коварные мадонны
Щурят длинные глаза:

Пусть грозит младенцу буря,
Пусть грозит младенцу враг,
Мать глядится в мутный мрак,
Очи влажные сощуря!. .

Р. М. Рильке
ВЕНЕЦИАНСКОЕ УТРО
Счастливцы-окна видят каждодневно
то, что для нас - одно из дивных див:
себя рождает сонная царевна,
брачуя блеск лазури и прилив,

но недовоплощаясь никогда.
И снова утро пригоршни опалов
ей возвращает щедро; а вода
преумножает зеркала каналов;
и, молодой всплывая из анналов,
она опять становится - о, да! -

той нимфою, что Зевсом пленена.
Звенит серьга, и нега - в томном взоре.
И, приподняв Сан Джорджио Маджоре,
как чудо-вещь, вся светится она.

Бродский Венецианские строфы
...
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
...

Осип Мандельштам

Рим

Где лягушки фонтанов, расквакавшись
И разбрызгавшись, больше не спят
И, однажды проснувшись, расплакавшись,
Во всю мочь своих глоток и раковин
Город, любящий сильным поддакивать,
Земноводной водою кропят, —

Древность легкая, летняя, наглая,
С жадным взглядом и плоской ступней,
Словно мост ненарушенный Ангела
В плоскоступье над желтой водой, —

Голубой, онелепленный, пепельный,
В барабанном наросте домов,
Город, ласточкой купола лепленный
Из проулков и из сквозняков, —
Превратили в убийства питомник
Вы, коричневой крови наемники,
Италийские чернорубашечники,
Мертвых цезарей злые щенки.. .

Все твои, Микель Анджело, сироты,
Облеченные в камень и стыд, —
Ночь, сырая от слез, и невинный
Молодой, легконогий Давид,
И постель, на которой несдвинутый
Моисей водопадом лежит, —
Мощь свободная и мера львиная
В усыпленьи и в рабстве молчит.

И морщинистых лестниц уступки —
В площадь льющихся лестничных рек, —
Чтоб звучали шаги, как поступки,
Поднял медленный Рим-человек,
А не для искалеченных нег,
Как морские ленивые губки.

Ямы Форума заново вырыты
И открыты ворота для Ирода,
И над Римом диктатора-выродка
Подбородок тяжелый висит.

Н. Гумилев

НЕАПОЛЬ

Как эмаль, сверкает море,

И багряные закаты

На готическом соборе,

Словно гарпии, крылаты;

Но какой античной грязью

Полон город, и не вдруг

К золотому безобразью

Нас приучит буйный юг.

Пахнет рыбой и лимоном,

И духами парижанки,

Что под зонтиком зеленым

И несет креветок в банке;

А за кучею навоза

Два косматых старика

Режут хлеб.. . Сальватор Роза

Ихлровкдел сквозь века.

Здесь не жарко, с моря веют

Белобрысые туманы,

Все хотят и все не смеют

Выйти в полночь на поляны,

Где седые, грозовые

Скалы высятся венцом,

Где засела малярия

С желтым бешеным лицом.

И, как птица с трубкой в клюве,

Поднимает острый гребень,

Сладко нежится Везувий,

Расплескавшись в сонном небе.

Бьются облачные кони,

Поднимаясь на зенит,

Но, как истый лаццарони,

Все дымит он и храпит.

И. Бродский

В Италии

Роберто и Флер Калассо

И я когда-то жил в городе, где на домах росли
статуи, где по улицам с криком "растли! растли! "
бегал местный философ, тряся бородкой,
и бесконечная набережная делала жизнь короткой.
Теперь там садится солнце, кариатид слепя.
Но тех, кто любили меня больше самих себя,
больше нету в живых. Утратив контакт с объектом
преследования, собаки принюхиваются к объедкам,
и в этом их сходство с памятью, с жизнью вещей.
Закат; голоса в отдалении, выкрики типа "гад!
уйди! " на чужом наречьи. Но нет ничего понятней.
И лучшая в мире лагуна с золотой голубятней
сильно сверкает, зрачок слезя.
Человек, дожив до того момента, когда нельзя
его больше любить, брезгуя плыть противу
бешеного теченья, прячется в перспективу.

ДЕКАБРЬ ВО ФЛОРЕНЦИИ
IX

Есть города, в которые нет возврата.
Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То
есть, в них не проникнешь ни за какое злато.
Там всегда протекает река под шестью мостами.
Там есть места, где припадал устами
тоже к устам и пером к листам. И
там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;
там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,
на языке человека, который убыл.

ЛАГУНА
VII

Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй! ",
в плеске зеркал захлебнуться рад.

Как прекрасна даль морская,
Как влечет она, сверкая,
Сердце нежа и лаская,
Словно взор твой голубой.

Слышишь - в рощах апельсинных,
Звуки трелей соловьиных,
Вся в цветах, благоухая,
Расцвела земля вокруг.

Но ты едешь, дорогая,
Даль зовет тебя иная,
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?

Не оставь меня,
Тебя я умоляю,
Вернись в Сорренто,
Любовь моя

Видишь - море, как живое,
Серебрится под луною,
Льнет к ногам твоим волною,
Словно хочет удержать.

И сады листвой зеленой
Тянутся к тебе влюбленно,
Молит все тебя остаться,
Каждый взгляд и каждый звук.

Но ты едешь, дорогая,
Даль зовет тебя иная,
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?

Не оставь меня,
Тебя я умоляю,
Вернись в Сорренто,
Любовь моя
----------------

Море чуть дышит
В сонном покое,
Издали слышен
Шепот прибоя.
В небе зажглися
Звёзды большие,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Ах, что за вечер -
Звёзды и море!
Ласковый ветер
Веет с предгорий.
Он навевает
Сны золотые,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Лодка, как лебедь,
Вдаль уплывает,
Звёзды на небе
Ярко сияют.
Дивную песню
Слышу в ночи я,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Вечер над морем
Полон истомы,
Тихо мы вторим
Песне знакомой.
О, мой Неаполь,
Дали родные,
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Лунным сиянием
Море блистает.
Попутный ветер
Парус вздымает.
Лодка моя легка,
Весла большие…
Санта Лючия,
Санта Лючия!

За занавесками
Лодки укромной
Можно избегнуть
Взоров нескромных.
Как взаперти сидеть
В ночи такие?
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Неаполь чудный мой,
О, край прелестный,
Где улыбается
Нам свод небесный.
В душу восторги
Льет неземные…
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Легким зефиром мы
Вдаль понесемся
И над водою
Чайкой взовьемся.
Ах, не теряйте
Часы золотые…
Санта Лючия,
Санта Лючия!

Море спокойное
Всех восхищает,
И горе моряки
Вмиг забывают,
Лишь распевают
Песни лихие.
Санта Лючия,
Санта Лючия

Что ж еще ждете вы?
Тихо на море.
Луна сияет
В синем просторе.
Лодка моя легка,
Весла большие…
Санта Лючия,
Санта Лючия!
--------------

Выдержки из текста привести не смогу. Но дон Корлеоне был родом с Сицилии. Из Корлеоне. "крестный отец" и "Сицилиец" М. Пьюзо.

"Падение Пизанской башни,
Замедленное на века,
День нынешний и день вчерашний,
Неразличимые пока.

Ах, этот столб из белых кружев,
Ценителей берущий в плен,
Где очевиден лишь снаружи
Внутри неощутимый крен!

На лестнице, крутой и затхлой,
Ты убедишь себя не раз,
Что упадёт она не завтра,
Ещё не завтра, не сейчас.

На лестнице, крутой и затхлой,
Где все гуськом идти должны,
Тебе припомнятся внезапно
Просторы собственной страны.

На лестнице, крутой и затхлой,
Ты убедишь себя не раз,
Что упадёт она не завтра,
Ещё не завтра, не сейчас. " Городницкий А..

Верона - "Ромэо и Джульетта", Венеция - "Отелло", Падуя - "Укрощение строптивой", "Антоний и Клеопатра" - Рим.
Шекспир

ВЕНЕЦИЯ
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Еще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлендая с тоски,
И гондолы рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.

Б. Пастернак

***

Ах, чудное небо, ей-Богу, над этим классическим Римом!
Под этаким небом невольно художником станешь.
Природа и люди здесь будто другие, как будто картины
Из ярких стихов антологии древней Эллады.
Ну, вот, поглядите: по каменной белой ограде разросся
Блуждающий плющ, как развешанный плащ иль завеса,
В средине, меж двух кипарисов, глубокая темная ниша,
Откуда глядит голова с преуродливой миной
Тритона. Холодная влага из пасти, звеня, упадает.
К фонтану альбанка (ах, что за глаза из-под тени
Покрова сияют у ней! что за стан в этом алом корсете! )
Подставив кувшин, ожидает, как скоро водою
Наполнится он, а другая подруга стоит неподвижно,
Рукой охватив осторожно кувшин на облитой
Вечерним лучом голове.. . Художник (должно быть, германец)
Спешит срисовать их, довольный, что случай нежданно
В их позах сюжет ему дал для картины, и вовсе не мысля,
Что я срисовал в то же время и чудное небо,
И плющ темнолистый, фонтан и свирепую рожу тритона,
Альбанок и даже - его самого с его кистью!

А. Майков

Помпея

Над городом века неслышно протекли,
И царства рушились, но пеплом сохраненный,
Доныне он лежит, как труп непогребенный,
Среди безрадостной и выжженной земли.
Кругом - последнего мгновенья ужас вечный, -
В низверженных богах с улыбкой их беспечной,
В остатках от одежд, от хлеба и плодов,
В безмолвных комнатах и опустелых лавках
И даже в ларчике с флаконом для духов,
В коробочке румян, в запястьях и булавках,
Как будто бы вчера прорыт глубокий след
Тяжелым колесом повозок нагруженных,
Как будто мрамор бань был только что согрет
Прикосновеньем тел, елеем умащенных.
Воздушнее мечты - картины на стене:
Тритон на водяном чешуйчатом коне,
И в ризах веющих божественные Музы.
Здесь все кругом полно могильной красоты,
Не мертвой, не живой, но вечной, как Медузы
Окаменелые от ужаса черты.. .
. .
А в голубых волнах белеют паруса,
И дым Везувия, красою безмятежной
Блистая на заре, восходит в небеса,
Подобно облаку, и розовый, и нежный.. .

Д. Мережковский

Рим

Кто тебя создал, о, Рим? Гений народной свободы!
Если бы смертный навек выю под игом склонив,
В сердце своём потушил вечный огонь Прометея,
Если бы в мире везде дух человеческий пал, -
Здесь возопили бы древнего Рима священные камни:
"Смертный, бессмертен твой дух; равен богам человек! "

Дмитрий Мережковский