Игра в бисер. Самое важное на этой земле.

Отныне будет речь моя скудней, -
Хоть и немного помню я, - чем слово
Младенца, льнущего к сосцам грудей,

109 Не то, чтоб свыше одного простого
Обличия тот Свет живой вмещал:
Он все такой, как в каждый миг былого;

112 Но потому, что взор во мне крепчал,
Единый облик, так как я при этом
Менялся сам, себя во мне менял.

115 Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.

118 Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий - пламень, и от них рожден.

121 О, если б слово мысль мою вмещало, -
Хоть перед тем, что взор увидел мой,
Мысль такова, что мало молвить: "Мало"!

124 О Вечный Свет, который лишь собой
Излит и постижим и, постигая,
Постигнутый, лелеет образ свой!

127 Круговорот, который, возникая,
В тебе сиял, как отраженный свет, -
Когда его я обозрел вдоль края,

130 Внутри, окрашенные в тот же цвет,
Явил мне как бы наши очертанья;
И взор мой жадно был к нему воздет.

133 Как геометр, напрягший все старанья,
Чтобы измерить круг, схватить умом
Искомого не может основанья,

136 Таков был я при новом диве том:
Хотел постичь, как сочетаны были
Лицо и круг в слиянии своем;

139 Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.

142 Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,

145 Любовь, что движет солнце и светила.

«…На пороге, запыхавшись от волнения и
восторга, багровый и потный, стоял Петя, держа в охапке годовалого младенца – девочку с кудряшками цвета красного золота. Видимо, он долго с нею бежал и здорово устал, но девчонку держал отчаянно крепко, обхватив поперек живота, как щенка. Та терпеливо и деятельно, но молча сучила толстыми ножками, извиваясь, пытаясь отделаться от назойливой опеки и сползти на пол.
– Бася! – выпалил мальчик тревожно-счастливо. –
Смотри! Смотри, какая чудесная, какие кудряшки у ней веселые! Она настоящая! И теперь будет моя!
Подпихивая коленкой сползавшую с рук девочку, он потащил ее в комнату, мимо помертвевшей Баси, сгрузил на диван и плюхнулся рядом. Но, испугавшись, что его добыча может скатиться с дивана и куда-нибудь уползти, снова схватил ее в охапку.
– Ее бросили возле магазина, чтобы кто-то забрал…
– выглядывая из-за пунцовых кудрей, торопливо объяснил он ошалевшему Басиному лицу и зачастил, в попытке пресечь ее нарастающий, как вопль, ужас: – Она, конечно же, никому не нужна, я заберу ее в Томари, и она теперь всегда, всю жизнь будет со мной!
– Ма-а-атка Боска! – наконец провыла Бася, бессознательно обшаривая влажными руками воздух вокруг, будто пытаясь нащупать опору… – Цось ты нароби? леш? ! То ж мала адвоката Вильковского… Тeбе забийом, Пётрэк!... "
...
«…Петя молча шел рядом… Не плакал. А чего плакать, он уже взрослый. Но видно было, что его занимает какая-то настойчивая мысль.
– А можно иногда с ней гулять? – вдруг спросил он, остановившись.
Остановилась и Бася, вдруг осознав огорченным сердцем, что легкий мальчик не так уж и легок, что внутри его детской души прессована тяжелая властная сердцевина, никому не подотчетная.
– Нет, – сказала она твердо. – И чего там с ней гулять, с этой крохой, какой тебе интерес с ней гулять, она еще и разговаривать не умеет. Вот завтра Боря, он твой ровесник… и он… и у него…
Внимательно заглянула в отчужденные прозрачные глаза, в которых ничего ей не удалось прочесть, и сочувственно улыбнулась:
– Сыну, тысь мышлял, же oна бендзе для тeбе сёстшичка?
– Нет, – ответил он без улыбки, все продолжая думать о своем, – нет, она будет моей главной куклой… . »
Д. Рубина «Синдром Петрушки»

-------------------------------------------------------------------------------------------
Не важно, что было вокруг, и не важно,
о чём там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе.
Второе, и главное, было, что их было трое,
и всё, что творилось, варилось,
дарилось отныне, как минимум, на три делилось.

Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться
над малым сверкало звездою - и некуда деться ей
было отныне от взгляда младенца.

Костёр полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.
И. Бродский

...- Когда он обыскивал меня - мне показалось.. . Я подумала, что я могла бы и это - да, могла! Я хочу, чтобы ты - ты.. . Я хочу, чтобы ты оставил во мне себя, чтобы.. . Нет-нет-нет, это совсем не потому, что я думаю, что завтра.. . нет! Я же говорю: он сказал мне - я же говорю! Но разве нужно, чтобы всю жизнь вместе есть и ходить гулять? Ведь самое главное, чтобы.. . Ну, милый! Капли о камень, огромные в тишине. И огромно, легко, как Земля Куковеров вдруг понимает все. И понимает: да, так, это нужно; и понимает: смерти нет.
Идет к двери, прислушивается, накидывает крючок. Запоминается навеки до завтра: под крючком на дереве полукруг - это прочертил крючок, качаясь часы, годы, века. И еще: окно уже побледнело, черный крест рамы, тучи, какой-то громадный, далекий - круглый гул все ближе.
Сквозь миллионоверстные воздушные льды, кружась все неистовей, со свистом мчится звезда - чтобы сгореть, сжечь - все ближе. И там - трое последних. Освещенные новым, красным, последним светом - они, не считая, жадно пьют оставшийся воздух, пьянеют, дышат так, как здесь, на звезде дышали люди давно, тысячи кругов назад. О, один раз в жизни - не думая, без счету - телом, ртом, грудью!
Мужчина и женщина обнялись тесно: двое - одно. И та, старшая, Мать над ними, над всеми. В красное зарево неба врезан ее профиль, брови и губы крепко сжаты, она мраморна, как судьба, чуть согнуты под какой-то тяжестью плечи, стоит, ждет. И вот - пол под ногами вздымается, как живое тело, залитые красным, прорезываются трещины в тысячелетних стенах, звон стеклянных брызг - Тишина. В пустынях острые зубчатые тени опрокинутых скал. Зажженные алыми искрами ледяные глыбы стекла, под ними - как сквозь лед на дне - темные груды машин, книг, тел, три мгновенно замерзших, тесно друг к другу, трупа.
В тишине - капли о камень, от капли до капли - века, секунды. В какую-то назначенную секунду - вдруг рушатся тучи вниз, на ослепительно-белом - переплет рамы черным крестом, молнии - столбами, сверху - камни, грохот, огонь.
Из ворочающихся, как медведи, встающих на дыбы изб - выскакивают келбуйские, орловские, и все бегут куда-то, падают в горячие трещины. Земля раскрывает свои недра все шире - еще - всю себя - чтобы зачать, чтобы в багровом свете - новые, огненные существа, и потом в белом теплом тумане еще новые, цветоподобные, только тонким стеблем привязанные к новой Земле, а когда созреют эти человечьи цветы.
(Евгений Замятин "Рассказ о самом главном "

"(...) - О милая! - сказал Ромашов страстно. - Подождите. . .Ну, слушайте же. Это самое важное. Я вас сегодня видела во сне. (...)" А. Куприн, "Поединок". ))))

Николай Зиновьев

Хоть каплю радости, судьба!
Яви отрадную картину.
Я вышел в степь, на луговину,
И что я там увидел, ба!

Зарю, что зорям всем заря,
Корову пасшего мальчишку,
Он Нового Завета книжку
Читал, губами шевеля…

...Синичка задумчиво смотрела в небо, затянутое смогом. Она словно старалась не смотреть вниз, где у ног лежала Жареная Семечка.
– Я боюсь, что попробовав ее, – начала Синичка, – я навсегда останусь в Городе. И буду ради Жареных Семечек или хлебных крошек сражаться в толпе птиц. И я боюсь, что в моих глазах загорится безумие, которое я видела в глазах голубей. И тех, что во дворе, и тех, что у скамейки. Я боюсь стать одной из вас. Я боюсь стать толстым, думающим только о еде голубем. Боюсь забыть, что есть небо и солнце, лесной ветерок и моя подружка Белочка. И даже запасливый Ежик, который, конечно, тоже много думает о еде, но у него все равно остается время, чтобы любить Белочку… И самое главное, я не хочу потерять то, о чем никогда раньше не задумывалась. Я даже не знала, что это есть в нашем Лесу, потому что никогда не разговаривала с мудрым Грачом. Теперь я обязательно с ним познакомлюсь…
Синичка немного помолчала, а потом расправила крылья.
– Я возвращаюсь в Лес! – крикнула она напоследок. – Только теперь я поняла, что нет ничего вкуснее Свободы! И я не променяю ее даже на все жареные семечки мира!…

Харуки Мураками
1Q84. ТЫСЯЧА НЕВЕСТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ. Книга 2. Июль-Сентябрь

(...)
Аомамэ промолчала.
— На свете не бывает абсолютного добра, как не бывает абсолютного зла, — продолжил мужчина. — Ни зло, ни добро не являются чем-то застывшим и неизменным. Они постоянно перетекают друг в друга или меняются местами. Уже через миг сотворенное добро может обратиться в зло, как и наоборот. Достоевский в «Карамазовых» как раз и рисует картину мира в подобной взаимосвязи. Самое важное — поддерживать между злом и добром постоянное равновесие. Как только одно перевешивает другое, удержать моральные границы реальности становится очень сложно. Да, именно так: равновесие — благо само по себе.
(...)

Зерно. Бо из него произрастает все на Земле.

дать тебе крылья и смотреть, как ты будешь лететь
Но в общем-то, самое важное - это любовь

"Моя Земля"

Солнышко родное
Утренней порой
Свет-глаза откроет
Над моей землёй.
Нежными лучами
По селу пройдёт,
Тенью за плечами
Лёгкою скользнёт.
Ласково осветит
Голубую даль.
Я земли на свете
Краше не видал.
Чистоты кристальной
На траве роса.
Плещет золотая
Хлебных нив коса.
Росами умылось
Утро не спеша.
Вся его открылась
Чистая душа.
В россыпь золотую
Солнечных лучей
С радостью войду я,
Как в живой ручей.
Я бегу лугами,
С детства в них влюблён.
Слышу под ногами
Трав хрустальный звон.
На землю родную,
Милую мою,
Лягу, обниму я
И слезу пролью.
Щедрая, святая -
Существом своим
От тебя, родная,
Я неотделим!

(Елена Л. )
Это стихотворение написано автором в честь великого праздника - Дня Победы, в память о великом подвиге наших солдат.