Игра в бисер. Новости 5.

Танка (моя) . Поезд №335A, в полночь с 27 на 28 мая, подъезжая к г. Кременчуг.

В тревожную тьму,
В даль от звёзд и вагонов
Мчатся деревья.
Гонит ночь нам навстречу
Фонари полустанков...

Завораживать-то завораживает, кто бы спорил, но и наводит на размышления.

Вот Н. Некрасов:

Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;

Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно - покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.

Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни. . .
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни -

Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю. . .
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою.... Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цынгой.

Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда. . .
Всё притерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!

Братья! вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено. . .
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?... "...

Кстати, или некстати, сейчас так-же надрываются, у меня деревня как раз на железной дороге СПб-Москва. Ее ремонтируют. Ужас. Какой там технический прогресс! Единственное, что от грамотеев-десятников старались не отставать. Все время чтой-то продавали поселянам-бензинчик, щебень, еще чего-то. Но не об этом речь.

А вот и Евгений Гришковец:

...
Мы ехали… , и вот интересно, можно ехать хоть куда, на восток, на юг, на север, и все время один и тот же пейзаж, в смысле, он меняется, конечно, но остается ощущение, что он один и тот же: это не очень густо растущие березы, такие равномерно расставленные бело-черные деревья, везде… . Ну, в общем, тот пейзаж, глядя на который русский че-ловек обязан сказать: «Боже… какая красота! » Выглядит это так: русский человек проснулся, выходит из еще спящего купе в коридор вагона, у него, вот так, висит на плече полотенце, в руке зубная щетка с уже надавленной на нее пастой, он слегка ос-леплен утренним светом (в купе было темновато) , останавливается у окна, вот так, держась за поручень. В коридоре стук поезда сильнее. Кто-то цедит воду из титана. Поезд: тудук-тук-тук, тудук-тук-тук. Проснувшийся: «Вооо, а где мы едем-то? » Чело-век с кипятком в чашке, сосредоточенно качаясь, медленно идет и из-за этого качает-ся еще сильнее, говорит: «Да кто бы знал… » Проснувшийся: «Да? ! Ну, все равно, ка-кая красота… ! » Тудук-тук-тук, тудук-тук-тук…
...

А мы ехали, ехали… . Мимо Байкала. Мимо Байкала ехали долго, потом еще ехали… Город Улан-Удэ… Вот интересно, какой-нибудь москвич говорит какому-нибудь иностранцу: «Даа… Байкал — это наша гордость, это озеро самое большое, глубокое, там столько-то процентов всей пресной воды мира, там омуль…! » Какой Байкал? Да до него дальше, чем до Африки… . Намного дальше… . А школьники в Хабаровске пишут сочинение в девятом классе «Петербург Достоевского» . Какой Петербург? О чем вы? Семь часов разницы между этими городами, и березы… , много… , много… , много берез.

...

(Как я съел собаку)

Ольга Берггольц

Путешествие. Путевка.
Изучение пути.

И на каждой остановке

так и хочется сойти!

В полдень еду, в полночь еду,

одинешенька-одна.

Только дым летит по следу,

только легкая весна.

И висит в окне вагона

безбилетная звезда.

Сквозь пустынные перроны

пробегают поезда.

Поезда меридианы

перешли наискосок,

бьются ложечки в стаканах,

точно кровь звенит в висок.

И бормочут вслух колеса,

и поют в любом купе,

и от самого откоса

золотая кружит степь.

Если просят - запеваю,

не попросят - помолчу.

Никого не вспоминаю

и открыток не строчу.

Не гуди ты, сердце злое,

ты свободно, ты одно.

Перестукнется с тобою

встречный поезд за окном.

Только поезд - мы не встретим

ни зазнобы, ни тоски.

Только марево да ветер,

зеленые огоньки. . .

П. Мерсье «Ночной поезд на Лиссабон"

«…И внезапно понял: когда он провожал глазами отдаляющиеся дома Берна — это было попыткой ухватиться за что-то привычное, но за последний час она все больше перерастала в прощание. А чтобы распрощаться с чем-то, — размышлял он дальше, когда поезд уже
тронулся, — надо некоторым образом встать ему в оппозицию, которая дает внутреннюю дистанцию. Надо некое смутное расплывчатое Нечто, которое охватывает тебя, превратить в ясность, позволяющую понять, что оно для тебя представляет. А значит, оно должно сгуститься во что-то, имеющее четкие контуры. Во что-то осязаемое, вроде списка
учеников, которые определяли его жизнь больше, чем все остальное вместе взятое.
У Грегориуса возникло ощущение, что поезд, отбывающий сейчас с вокзала, оставляет позади и частицу его самого. Он даже вообразил себя на отколотой легким землетрясением льдине, несущей его теперь в холодное открытое море… »

«…Грегориус отдал бы все за то, чтобы заснуть, но даже монотонный стук колес и покачивание полки не помогали. Он поднялся и прислонился лбом к оконному стеклу. Затерянные полустанки мелькали стремглав. Размытый млечный свет фонарей, неразборчивые таблички, составленные гуртом тележки носильщиков, фуражка на голове путевого обходчика, трусящая облезлая собака, рюкзак на обочине, над ним белокурый вихор… »

Д. Рубина "Холодная весна в Провансе"
(на автобусе - можно? )

«…Моя подруга, отмахавшая этот путь много раз, впервые добиралась в городки побережья муниципальным транспортом. Оказывается, подобный способ передвижения дарил совершенно новые, по сравнению с легковым автомобилем, ощущения. Я бы назвала это чувство – восторженным ужасом. Вообразите, как по кудрявой, вьющейся горными локонами дороге, шириной в две лошади с поклажей, едут автобусы, набитые людьми. Они беспрестанно гудят перед крутым – очередным – поворотом, чтобы тот, невидимый за гребнем скалы, кто едет навстречу, придержал ход и дал
проползти. Разминуться на этой дороге – целое искусство; бывает, водители для этого притирают автобусы к скале и снимают зеркала.

В то же время огромная кипящая сковорода залива внизу, с медленно накаляющим изнутри воду гигантским белым солнцем, слепит
глаза, поджаривает яхты и манит к себе. Каждый раз чудится, что накренившийся на повороте автобус уже летит вниз. И это повторяется каждые несколько секунд.
Я сижу у окна, потому что подруга посадила меня «любоваться дорогой» , и дороги не вижу, а вижу лишь далекую, властно притягивающую взгляд опаловую глубину подо мной, и чувствую полет автобуса в облаках… »

Дым столбом - кипит, дымится пароход.. .
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье.. .
Православный веселится наш народ!
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чисто поле.

Нет, тайная дума быстрее летит,
И сердце, мгновенья считая, стучит.
Коварные думы мелькают дорогой,
И шепчешь невольно: "О Боже, как долго! "

Дым столбом - кипит, дымится пароход.. .
Пестрота, разгул, волненье, ожиданье, нетерпенье.. .
Православный веселится наш народ!
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чисто поле.

Не воздух, не зелень страдальца манят, -
Там ясные очи так ярко горят,
Так полны блаженства минуты свиданья,
Так сладки надеждой часы расставанья.

Дым столбом - кипит, дымится пароход.. .
Пестрота, разгул, волненье, ожиданье, нетерпенье.. .
Православный веселится наш народ!
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чисто поле.

Нестор Кукольник

Иван Тургенев

Утро туманное, утро седое.

(В дороге)

Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное далекое,
Слушая ропот колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
Ноябрь 1843

Не знаю, что лучше - читать или слушать. . .Пусть будет и так, и так.


Олег Погудин

Одно из первых вагонных впечатлений Владимира Набокова, случившееся, "должно быть, в 1903 году, между прежним Парижем и прежней Ривьерой":

С неизъяснимым замираньем я смотрел сквозь стекло на горсть далеких алмазных огней, которые переливались в черной мгле отдаленных холмов, а затем как бы соскользнули в бархатный карман. Впоследствии я раздавал такие драгоценности героям моих книг, чтобы как-то отделаться от бремени этого богатства. . ( Книга воспоминаний "Другие берега")

-_-_-_-_-_-_

...Тронулся не только вокзал, с лотком, тачкой, белым продавцом слив и сосисок, – тронулся и старый городок в розоватом тумане осеннего утра: каменный курфюрст на площади, землянично-темный собор, поблескивающие вывески, цилиндр, рыба, медное блюдо парикмахера… Теперь уж не остановить. Понесло! .

..Вдоль окон пролетал буковый лес, рябили лиловатые стволы, испещренные солнцем. .

...Поднимался по диагонали окна зеленый откос, заполнил окно доверху, затем, разрешив железный аккорд, грохотнул сверху мост, и мгновенно зеленый скат пропал, распахнулся свободный вид, луга, ивы вдоль ручья, лиловатые гряды капусты. . ("Король, дама, валет")

-_-_-_-_-_-

...Мартын зяб, ощущал ломоту в коленках, но не мог оторваться от окна, за которым косогорами бежала ночь. Горсть огней вдалеке, в подоле мрака, между двух черных холмов: огни то скрывались, то показывались опять, и потом заиграли совсем в другой стороне, и вдруг исчезли, словно их кто-то накрыл черным платком. Вскоре поезд затормозил и остановился во мраке. .

...Затем поезд лязгнул буферами и поплыл, — прошли и ушли фонари, появился и тоже прошел ярко озаренный снутри стеклянный домик с рядом рычагов, — качнуло, поезд перебрал рельсы, и все потемнело за окном, — опять бегущая ночь. И снова, откуда ни возьмись, уже не между двух холмов, а как-то гораздо ближе и осязательнее, повысыпали знакомые огни, и паровоз так томительно, так заунывно свистнул, что казалось, и ему жаль расстаться с ними. Тут сильно хлопнуло что-то, и проскочил встречный поезд, проскочил, и как будто его и не было вовсе, — опять бежала волнистая чернота, и медленно редели неуловимые огни.

Когда они навсегда закатились, Мартын укрепил сторку и лег, а проснулся очень рано, и ему показалось, что поезд идет плавнее, развязнее, словно приноровился к быстрому бегу. И когда он сторку отстегнул, то почувствовал мгновенное головокружение, ибо в другую сторону, чем накануне, бежала земля, и ранний пепельно-бледный свет ясного неба тоже был неожиданный, и совершенно были внове террасы олив по склонам. . ("Подвиг")

-_-_-_-_-_

Как часто, как часто я в поезде скором
сидел и дивился плывущим просторам
и льнул ко стеклу холодеющим лбом! .
И мимо широких рокочущих окон
свивался и таял за локоном локон
летучего дыма, и столб за столбом
проскакивал мимо, порыв прерывая
взмывающих нитей, и даль полевая
блаженно вращалась в бреду голубом.

И часто я видел такие закаты,
что поезд, казалось, взбегает на скаты
крутых огневых облаков и по ним
спускается плавно, взвивается снова
в багряный огонь из огня золотого, —
и с поездом вместе по кручам цветным
столбы пролетают в восторге заката,
и черные струны взмывают крылато,
и ангелом реет сиреневый дым.

Скорый поезд застыл посредине Земли.
Мимо окон проносятся образы.. . мысли. . .
Вот мелькнул полустанок и скрылся вдали.
Это я тебя жду по нечетным лишь числам.
Я одно лишь твердил:
Не спеши уходить. . .
На пороге сквозили раскрытые двери.
За тобой потянулась незримая нить. . .
Как же трудно еще раз понять и простить,
Как же трудно еще раз в надежду поверить.

Мы пронеслись сквозь другой городок на перекрестке, мимо еще одной шеренги доходяг в джинсах, сбившихся под тусклые фонари, точно бабочки на поверхности пустыни, и вернулись к неохватной тьме, и звезды над головой были чисты и ярки, потому что воздух тончал все сильнее и сильнее по мере того, как мы взбирались на высокогорье в западной части плато, понемногу – фут на милю, так они сказали, – и никакие деревья вокруг не загораживали низких звезд. А один раз, когда мы пролетали мимо, в полыни у дороги я заметил грустную белолицую корову. Как по железной дороге едешь – так же ровно и так же прямо. . .

Мы сидели очень плотно и размышляли о конечной цели нашего путешествия. Через перевал Берто мы выехали на огромное плато, к Табернэшу, Траблсому, Креммлингу; по проходу Кроличьи Уши спустились к Стимбоут-Спрингс и вырвались наружу; пыльный крюк в пятьдесят миль; затем – Крэйт и Большая Американская Пустыня. Когда мы пересекали границу Колорадо и Юты, в небесах я узрел Господа Бога в виде громадных, золотых, пылавших на солнце облаков над пустыней; казалось, они показывали на меня пальцем и говорили: «Проезжай вот здесь и едь дальше – и ты на дороге к небесам» . Но увы и ах, меня больше интересовали какие-то полусгнившие от старости крытые фургоны и бильярдные столы, зачем-то торчавшие посреди невадской пустыни вокруг ларька с кока-колой, а еще там были хижины с выгоревшими вывесками, все еще хлопавшими на призрачном, таинственном, пустынном ветру; они гласили: «Здесь жил Билл Гремучая Змея» или «Здесь много лет обитала беззубая Энни» . Да, вперед! . .

Д. Керуак "В дороге"

И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: "чёрт побери всё!" – его ли душе не любить её? Её ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит: летят вёрсты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с тёмными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сём быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, – только небо над головою, да лёгкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал?

Звенели колеса, летели вагоны,
Гармошечка пела "Вперёд! "
Шутили студенты, скучали "погоны",
Дремал разночинный народ.
Я думал о многом, я думал о разном,
Смоля папироской во мгле.
Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
По самой прекрасной земле.
Дорога, дорога,
Ты знаешь так много
О жизни такой непростой.
Дорога, дорога,
Осталось немного
Я скоро приеду домой.
Домой ...Домой ...
Забытые Богом российские вёрсты ...
Люблю я дороги печаль.
Я помню равнины, леса и погосты -
Святая, великая даль.
И поезд домчится, осталось немножко,
Девчонок целуйте взасос!
Недаром в вагоне играет гармошка
И вьётся дымок папирос.

(под впечатлением красивейших просторов Тверской области)

Арсений Тарковский. В дороге

Где черный ветер, как налетчик,
Поет на языке блатном,
Проходит путевой обходчик,
Во всей степи один с огнем.

Над полосою отчужденья
Фонарь качается в руке,
Как два крыла из сновиденья
В средине ночи на реке.

И в желтом колыбельном свете
У мирозданья на краю
Я по единственной примете
Родную землю узнаю.

Есть в рельсах железнодорожных
Пророческий и смутный зов
Благословенных, невозможных,
Не спящих ночью городов.

И осторожно, как художник,
Следит проезжий за огнем,
Покуда железнодорожник
Не пропадет в краю степном.

1959
хотя у меня от этого стихотворения почему-то всегда тоска, как и ночью в поезде