Вопрос к любителям книг.

Дорогой мой сын! Я долго негативилась, что ты не родился. Особенно мне не хватало тебя в золотые пятидесятые, когда я могла заказать любого ребенка любого возраста – даже старше себя, как нравилось некоторым. Но я хотела по старине, то есть зачать в себе от семени твоего отца, выносить и родить. Именно родить, пусть ученые и доказали полноценность потомства, полученного вне женщины из любой части отца и матери. Общего ребенка также могли иметь и два мужчины или две женщины. Или один человек сам от себя. Или группа людей. В итоге каждый при желании мог иметь потомство от себя и произвольного биологического существа: хоть любимой собаки, хоть дорогого сердцу кактуса.

А потом я перестала из-за этого страдать, то есть из-за нерождения и отсутствия тебя, даже радовалась, что ты не увидел нашего заката.

Я хочу рассказать тебе о жизни твоей мамы, то есть о моей. И объяснить, почему ты не появился на свет, хотя витально существуешь в моем воображении, следовательно, ты реален, ибо реально всё, о чем думает человек.

Мне очень трудно. В моей голове похоже на то, будто мерцает электричество, полная темнота сменяется тут же яркостью, но так быстро переход, что от света я слепну больше, чем от темноты. Только начинаю видеть – опять темнота. И я не успеваю. Электричество я вспомнила не контактно с действительностью, электричества давно нет. Я пишу днем где-нибудь без людей, чтобы не отняли бумагу. А иногда ночью при свете chip2, но редко, chip достать не очень легко.

Я отвыкла буквить по бумаге рукой. Это можно понять: почти всю жизнь я это делала клавишами компьютера и кнопками коммуникативных устройств. Потом голосом. Потом мысленными импульсами. Потом много лет вообще ничем: исчезла необходимость. И вот опять составляю письменные слова, это так же тяжело, как долго лежавшему учиться ходить. Учти еще мой возраст – сто двадцать четыре года. Нет, это не так уж и много, но отсутствие реплантатов делает мои перспективы бесперспективными. Учти и то, что я не перфектно знаю родной русский язык, потому что приходилось в силу жизненных обстоятельств говорить на многих других – и на арабском, и на китайском, и на английском, который стал вторым, а иногда и первым языком для меня. Ну, и еще с десятками полторами языков я имела знакомство: такова была моя жизнедеятельность.

Но эти трудности минимальны по сравнению с отсутствием систем поиска. Исчезновение этих систем так выбило многих людей из... как это... след, оставляемый движущимся колесным средством... в общем, они растерялись, некоторые без помощи поиска не могут не только ничего сказать, но даже нормально подумать. Как было раньше? К примеру, я забыла слово «молоток», потому что этот предмет исчез из моего обихода, как и у многих других людей. Я иду немедленно в электронную поисковую систему, то есть иду не ногами, это такое выражение, я иду образно. И ищу это слово по его значению, по описанию. Например, я составляю поисковую фразу: «То, чем забивают гвозди». Но сложность в том, что для того чтобы это сформулировать, нужно знать слово «гвозди». Поэтому сначала ищем «то, что забивают». При этом можешь наткнуться на выражения вроде «забить гол», «забить на всё», «забить стрелку», «забить косяк», «забить барана», значения которых я абсолютно не понимаю, хоть сейчас вот неожиданно вспомнила. Но ясно, что тут о забитии гвоздя нет и речи. А если человек не знает слова «забивать»? Как поступить в этом случае? Объяснить знаками? Да, такая система существовала: сидя перед монитором, юзер показывал, что хочет найти. Если он показывал предмет, фотографию или чтото другое, результат появлялся тут же. Если он показывал жестами, предлагались варианты.

жили-проживали свою жизнь принц и лягушка, он всё на коне скакал, а она всё квакала, и было у них семеро детей-черепашек, маленькие такие, с хоботом, но жили счастливо, но не долго

Настало время спать, и маленький зайчонок крепко ухватил большого зайца за длинные-длинные уши. Он хотел точно знать, что большой заяц его слушает.
– Знаешь, как я тебя люблю?
– Конечно, нет, малыш. Откуда мне знать?..
– Я люблю тебя – вот как! – и зайчонок раскинул лапы широко-широко.
Но у большого зайца лапы длинней.
– А я тебя – вот как.
«Ух, как широко», – подумал зайчонок.
– Тогда я люблю тебя – вот как! – и он потянулся вверх изо всех сил.
– И тебя – вот как, – потянулся за ним большой заяц.
«Ого, как высоко, – подумал зайчонок. – Мне бы так!»
Тут зайчонок догадался: кувырк на передние лапы, а задними вверх по стволу!
– Я люблю тебя до самых кончиков задних лап!
– И я тебя – до самых кончиков твоих лап, – подхватил его большой заяц и подбросил вверх.
– Ну, тогда… тогда… Знаешь, как я тебя люблю?.. Вот так! – и зайчонок заскакал-закувыркался по полянке.
– А я тебя – вот так, – усмехнулся большой заяц, да так подпрыгнул, что достал ушами до веток!
«Вот это прыжок! – подумал зайчонок. – Если б я так умел!».
– Я люблю тебя далеко-далеко по этой тропинке, как от нас до самой реки!
– А я тебя – как через речку и во-о-о-он за те холмы…
«Как далеко-то», – сонно подумал зайчонок. Ему больше ничего не приходило в голову.

Вы поступаете в театральный? Если это так, то прочитанный Вами по-новому всем известный отрывок гораздо выигрышней, чем незнакомый. Вы хотите услышать : " Вам в филологический, там поражайте литераторов. "? Что важно для комиссии из актёров, режиссёров? Неужели незнакомый текст, чтобы они себя почувствовали мягко говоря теми, кем по сути и являются? Они все плохо учились в школе, поголовно. Поговорка : "Двоечник? В актёры" Если нет, тогда поясните, постараюсь помочь.

"- Верить, - заговорила Серафита, - верить - это дар! Верить - значит чувствовать. Чтобы верить в Бога, нужно чувствовать Бога. Это чувство - медленно приобретаемое свойство человека; так приобретаются удивительные возможности, и вы восхищаетесь ими у великих людей, у воинов, художников и учёных, у тех, кто знает, у тех, кто производит, у тех, кто действует. Мысль - пучок отношений, которые вы замечаете между вещами, интеллектуальный язык, поддающийся изучению, не так ли? Так же как и Верование - пучок небесных истин, но этот язык настолько же выше мысли, насколько мысль выше инстинкта. Верующий отвечает лишь одним восклицанием, лишь одним жестом; Вера вкладывает ему в руки пылающий меч, которым он решает, освещает все. Ясновидящий не сходит с неба, он созерцает его и молчит. И есть создание, что верит и видит, знает и может, любит, молится и ждёт. В нём, смиренно мечтающем о царстве света, нет ни высокомерия Верующего, ни безмолвия Ясновидящего; оно слушает и отвечает. Для него сомнение темных веков - не убийственное оружие, но путеводная нить; оно принимает сражение во всех формах; оно приспосабливает свой язык ко всем речам; оно не гневается, но жалеет; не осуждает, не убивает, но спасает и утешает; в нем нет желчности агрессора, но мягкость и тонкость света, который проникает, греет и освещает все. С его точки зрения, сомнение не является ни святотатством, ни кощунством, ни преступлением; это - переход, - человек возвращается на круги своя в Преисподнюю или продвигается к Свету. Итак, дорогой пастор, порассуждаем. Вы не верите в Бога. Почему? По вашему мнению, Бог непонятен, необъясним. Согласна. Я не скажу вам, что понять целиком Бога значило бы быть Богом; и я не скажу вам, что вы отрицаете то, что вам кажется необъяснимым, ведь это дает мне право утверждать то, что мне кажется невероятным. Для вас Он - очевидный факт, находящийся в вас самих. У вас материя приводит к разуму; и вы думаете, что человеческий разум должен бы вести во тьму, к сомнению, к небытию, не так ли? Если Бог кажется вам непонятным, необъяснимым, признайтесь по крайней мере, что в любом чисто физическом предмете вы видите последовательного и возвышенного творца. Почему Его логика должна остановиться на человеке - Его самом законченном творении? Если этот вопрос и не кажется убедительным, он требует по крайней мере каких-то размышлений. Вы отрицаете Бога, но, к счастью, затем, чтобы выразить свои сомнения, к тому же вы признаете обоюдоострые факты, разрушающие ваши рассуждения так же успешно, как те - Бога. Мы согласились и с тем, что Материя и Дух - два создания, никак не согласующиеся друг с другом, что духовный мир состоит из бесконечных связей, порожденных конечным материальным миром; что, если никто на земле не может сравниться по силе своего рассудка с миром земных творений, с еще большим основанием никто не может постичь связи, которые рассудок усматривает между этими творениями. Можно было бы, конечно, покончить уже с этим вопросом, установив вашу неспособность понять Бога, как вы считаете камни фьорда неспособными сосчитать и разглядеть друг друга. А как по-вашему, не отрицают ли они самого человека, хотя тот использует их, чтобы построить свой дом? Существует подавляющий вас факт - бесконечность; если вы ощущаете ее в себе, как же можете вы не признавать последствия этого? Может ли конечное полностью познать бесконечное? Если вы не способны охватить бесконечные, по вашему же собственному признанию, связи, то как же вам узреть отдаленную цель, в которой они находят свое выражение? Поскольку порядок, чье выявление - одна из ваших потребностей, также бесконечен, может ли ваш ограниченный разум понять его?... "

Здесь лимит цитирования, но в оригинале монолог продолжается и далее.

Представьте себе рыбоводческую ферму, где люди разводят осетров. Осетры живут по нескольку десятков штук в небольших прудах. Люди кормят их, сбрасывая пищу на дно, ибо рот у этих рыб находится на нижней половине туловища – заметьте, что такой способ кормления не подразумевает прямого контакта между рыбами и людьми.

Когда осетры достигают половой зрелости, самцы и самки переводятся в специальные водоемы для производства икры (до этого они содержатся порознь). Для того чтобы облегчить работу обслуживающему персоналу, водоемы эти соединяются с остальными прудами фермы посредством каналов и шлюзов. Есть еще одна причина, из-за которой люди используют каналы, а не перевозят осетров, вытаскивая их из воды: от травмы, сопряженной с такой процедурой, 63% рыб отказываются спариваться. Так что, при переводе осетров из одних водоемов в другие прямого контакта с людьми опять же нет.

Первый и единственный раз рука человека касается осетров, когда выросших до нужного размера рыбин вылавливают сетями из прудов и забивают. Большинство самок тоже забивается (за несколько дней до нереста), и икра изымается из них – что гораздо удобнее, чем собирать ее со дна водоема. В живых остается лишь небольшое количество рыб обоего пола для производства потомства, но когда самки вымечут икру, а самцы оплодотворят ее, – их отлавливают и тоже забивают.

Конечно, все это происходит не в один день: люди отлавливают только тех рыбин, которые достаточно велики, а поскольку разные осетры достигают стандарта в разное время, то отлов и забой являются, так сказать, процессами непрерывными.

Ну, а как воспринимают это сами осетры? Они видят, как с неба спускаются сети и утаскивают их собратьев наверх, где те погибают (все рыбы, конечно же, знают, что жизнь кончается там, где кончается вода). Заметим, однако, что из-за разницы в коэффициентах преломления воды и воздуха, осетры не могут увидеть что-либо за поверхностью воды и наверняка думают, что там ничего и нет… а может, сочиняют по этому поводу нелепые легенды о живущих на небе богах. Однако легенды эти не имеют никакого отношения к реальному человеку – ибо рыбы никогда не видели его и, уж конечно, не понимают его целей. Единственная закономерность, которую осетры могут заметить, – это связь между смертоносной сетью и размером поражаемой ею рыбы: ведь люди отлавливают только достаточно больших рыбин. Я даже допускаю, что у осетров есть специальное слово, обозначающее этот стандартный размер, – и по своему фактическому смыслу, слово это эквивалентно человеческому слову «старость».

Над густою лебедою гуси-лебеди летят! То как зверь они завоют, то ногами застучат! Гуси-лебеди с усами – страшно девице одной; это ты, Иван Сусанин? Проводи меня, родной! Нашим планам нет предела, всем народом рвемся ввысь, и в распухнувшее тело раки черные впились! Едут греки через реки, через синие моря; все варяги едут в греки, ничего не говоря. Холодок бежит за ворот, пасть разинул соловей: не сдается лютый ворог милой родине моей. Соловей хрипит на ветке, гнется дерево под ним; «кукареку» – вопит в клетке шестикрылый серафим; птичка божия не знает ни пощады ни стыда: сердце с мясом вырывает и сжирает без следа. А струна звенит в тумане, а дорога все пылит… Если жизнь тебя обманет – значит, родина велит.

Прошло немного времени, и я увидел, что на сей раз наша попытка не была обречена на полный провал: кожа лица, бывшего ранее белее мела, понемногу стала приобретать естественный цвет. Уэст щупал пульс на левом занятье. В это же время легкое облачко пара осело на зеркале, прислоненном к губам трупа. Сначала мы заметили спазматические движения мышц, затем услышали слабое дыхание. Я посмотрел на закрытые глаза трупа и мне показалось, что дрогнули веки. Наконец, они открылись, серые спокойные глаза, еще лишенные разума и даже не выражавшие удивления. Движимый какой-то фантастической прихотью, я шептал вопросы ему на уже розовевшее ухо, вопросы о потустороннем мире, который еще мог удержаться в его памяти. Страх, пришедший позднее, заставил меня забыть их, вычеркнул из моей памяти, но, кажется, напоследок я шептал ему:
- Где вы были?
До сих пор сомневаюсь, получил лия ответ, так как ни один звук не слетел с его губ, однако я уверен, что в этот момент они бесшумно шевелились, и его последние слова я понял так:
"Только сейчас... ", если все же эта фраза имеет смысл. В этот миг я ликовал: мы добились нашей главной цели - впервые оживленный труп отчетливо произнес осмысленные слова. Спустя мгновение мы осознали: триумф был полный. Раствор целиком выполнил (во всяком случае временно) свое назначение: вернуть мертвеца к осмысленной жизни и подарить ему способность разговаривать. Но этот успех породил во мне огромный страх. Но не из-за того, что труп заговорил, а из-за действий моего коллеги, которые привели к такому результату. Потому что оживший человек, находящийся в сознании, с расширенными глазами (казалось в них застыли воспоминания о последних минутах жизни) поднял руки, как бы желая защитить себя от нависшей над ним смертельной опасности. За секунду до того, как последний раз потерять сознание, он издал крик, который навсегда врезался в мой воспаленный мозг:
- На помощь! Назад, проклятый демон! Не трогай меня больше этой ужасной иглой!

(с) Лавкрафт "Герберт Уэст, реаниматор"

- Я доверяла многим людям и это плохо обернулось, надеюсь, это не сведет меня с ума.
- Думаю, что доверие кому-либо делает нас всех немного сумашедшими.
(С) Дженнифер Арментраут, "Противостояние"

********
Я воображала его своим рыцарем в сияющих доспехах. Прикольная такая штука с этими сияющими доспехами, - оказывается, очень быстро тускнеют.
(С) Меган Харт, " Грязная любовь"

********
Когда в университете, где преподают мои родители, заканчивается учебный год, на деревьях всегда появляются попугаи. А все потому, что некоторые студенты заводят себе птичек, но только так, на время, — бывают и такие люди. А уезжая из университета, открывают клетки и выпускают птиц в окно.
Мой дядя Бик от всей души жалеет этих пернатых бедолаг. На экзаменационной неделе он ездит по кампусу и высматривает их. Намерения у него самые добрые, но, когда он кружит возле общежитий — всклокоченная борода и облезлый фургончик со стикером «КОМУ ПОКАЗАТЬ КАКАДУ?» на заднем бампере, — мысли в голову приходят самые неприятные. В конце концов у кого-нибудь все-таки сдают нервы, вызывают университетскую охрану, дядю Бика останавливают, и ему приходится объяснять, что он всего-навсего спасает попугайчиков. Ему никогда не верят, тогда он просит позвонить маме на работу, потому что она его сестра, а еще адвокат и Заслуженный Сотрудник Факультета. После этого мама усаживает дядю Бика на диван и подробно объясняет, что сказано в законе штата Луизиана о подглядывании (штраф в пятьсот долларов и до полугода тюрьмы) и что, вообще-то, ее преподавательской репутации совсем не на пользу, что ее брата регулярно арестовывают на территории университета по подозрению в нарушении этого самого закона, — в ответ дядя Бик начинает разоряться на предмет бедных попугайчиков и как нельзя закрывать на это глаза. Продолжается это примерно час, а потом мы все отправляемся есть жареное мясо в «Любовное логово Большого Джима», потому что сколько же можно об этом трындеть. В нашей семье это такой ритуал, символизирующий наступление лета.
Во время одной такой охоты на попугаев дядя Бик отловил зеленую малышку, которую назвал Пипси. Жизнь у Пипси явно была тяжелая. Когда дядя увидел ее впервые, она сидела на знаке «СТОП» и чирикала на всю округу. У нее было сломано крыло и отсутствовала одна лапка. Любой другой попугай давно бы помер, но Пипси оказалась на удивление напористой. Она каким-то чудом взгромоздилась на этот знак, что ее и спасло. Как она туда попала — не знаю. Летать она не могла.
Пипси оказалась недокормленной, страдала от обезвоживания, у нее вылезали перья. Дядя Бик нянчил бедняжку с заботой и усердием, которые не могли вызвать ничего, кроме восхищения. Сидел с ней часами, по капле вливая ей в клюв воду из пипетки. Кормил ее размельченной пищей с кончика палочки, которой мешают кофе. Перевязал ей крыло, и оно в конце концов срослось.
— Ты посмотри, как она умеет приспосабливаться, — говорил он всякий раз, как я заходила к нему в магазин. — Только посмотри! Вот у кого нам всем следует поучиться. Приспособиться можно к чему угодно.
Это, конечно, здорово, но... на деле-то Пипси совсем не приспособилась. Крыло у нее срослось как-то не так, так что летать она могла только над самой землей, да и то по кругу. Она постоянно падала с жердочки, и дядя Бик держал ее в коробке, которую ставил на прилавок. В один прекрасный день Пипси втемяшила себе в птичьи мозги, что она снова может летать. Она залезла на край коробки, обозрела ландшафт, расправила свои увечные крылышки и попыталась вспорхнуть. Но только свалилась с прилавка и шлепнулась на пол, — а дядин поставщик как раз вкатил в двери тачку, нагруженную центнером птичьего корма.
Вот что всплыло у меня в памяти, когда Стивен сказал, что я «приспособлюсь».
(С) Морин Джонсон, "Имя Звезды"

Вам какой тематики отрывки нужны?